Эндрю О'Хоган - Взгляды на жизнь щенка Мафа и его хозяйки — Мэрилин Монро

— Ух, Фрэнки! Да в меня столько не влезет! — воскликнула Мэрилин.

Натали нервно рассмеялась и отхлебнула бурбона из большого стакана.

— Бред какой-то. Невозможно понять этих девок! — сказал Фрэнк. — Ну и бред.

— Я буду печеное яблоко, — сказал Адвокат. Все слова он произносил угрожающе мягким голосом. Фрэнк посмотрел на него, но — странное дело — ничего не сказал.

Наконец он выдавил:

— А шпигованная телятина как же?

— Я буду печеное яблоко.

На миг мне захотелось, чтобы девочки тоже набрались храбрости и ответили Фрэнку. Но он внушал им страх. Тем вечером за столом никто не стонал и не хныкал, однако и Мэрилин, и Натали явно были напуганы. Синатра смахнул с галстука ниточку и улыбнулся — как будто улыбкой можно было поправить дело.

— Чемберс, — сказал он, — ну и подлец. Можешь себе представить? Он дал показания в сорок восьмом. Поднял на уши всю страну, ей-богу. Сдал своих лучших друзей.

— Мы живем в великой стране, Фрэнк, — сказал Адвокат.

— Не спорю.

— В великой стране. Может, кому-то и хочется, чтобы в стране заправляли коммуняки, а? Может, кому-то надо, чтобы эти нехристи пришли и захватили наши школы, а? Знаешь, Фрэнк, мне нравится быть американцем. Прямо до слез. Я не хочу, чтобы какой-нибудь долбаный русский коммуняка указывал мне, как жить.

Мэрилин погладила меня по спинке. Мне неудержимо захотелось внести кое-какие поправки в рассмотрение дела.

— Уиттакер Чемберс перевел «Бэмби», — сказал я.

Мэрилин погладила меня еще раз.

— А вы знали, что Уиттакер Чемберс перевел «Бэмби»? — спросила она. (Ух ты! Мы делаем успехи!) — Очень интересный писатель.

— Да плевать я хотел, какой он писатель! — взорвался Фрэнк. — Шпион и доносчик! Ну и бред. Может, еще почетный орден ему вручим? Нет, ты слышал, а? Перевел «Бэмби»!

— Шикарная книжка, — сказал Адвокат. — Мои дети плачут, когда им читают «Бэмби». Я тоже его обожаю. Вообще я не очень люблю животных. Я их ненавижу. — Он кивнул в мою сторону: — Собак особенно не перевариваю. Но тебе прощаю, потому что ты красотка. А так я презираю собачников. Большинство из них — трусы, которым слабо кусаться самим.

— Силы небесные! — воскликнул Фрэнк. — Собачники!

Мэрилин потихоньку напивалась, и Натали тоже. Обе нервничали из-за Синатры, а Синатра нервничал из-за Адвоката — словом, вечеринка в «Массо энд Фрэнк» не удалась. Натали заговорила о Казане и его последнем фильме, в котором ей удалось выразить все свои чувства к матери. От Казана перешли к Страсбергу и к тому, чем занималась Мэрилин в Нью-Йорке; Натали мастерски, исподволь подрывала ее веру в себя.

— Ах, вокруг «Анны Кристи» столько шума подняли! И совершенно зря, тебе не кажется?

— Нет, нисколько. Чудесная пьеса.

— О'Нил слишком истеричен. Впрочем, что я понимаю? Но для меня это чересчур. Клянусь Богом, его пьеса будит в людях самое плохое. — Натали улыбнулась. — В смысле она наталкивает на… как это говорят?., непотребные мысли.

Мэрилин дрожащей рукой спихнула меня на пол. Я услышал, как Фрэнк спросил у Натали, что нового у Мадды. Как выяснилось, она вышла на тропу войны: отец недавно запретил держать в доме собак.

— Он каждый день напивается. А Мадда теперь убеждена, что русские вступили в заговор с НЛО.

— Умница, — сказал Адвокат.

Несмотря на все различия, в Натали было то, чем природа столь щедро наделила ее мать: не только славянская паранойя, но и неотступное чувство собственной ущербности. Вероятно, большую его часть Натали унаследовала от Ника, стрелка-алкоголика из Шерман-Оукс, но у меня сложилось впечатление, что американский рай свел с ума всю семейку. Сравнивать одних хозяев с другими подчас бесполезно, однако псу очень сложно не зацикливаться на прошлом — а уж псу-путешественнику и подавно. Поэтому должен сказать, что дом Гурдинов стал для меня своеобразным чистилищем — местом, где чувствуешь равную невозможность как счастья, так и уверенности в чем-либо. Мне совсем не плохо там жилось, но я даже представить не могу, скольких собак миссис Гурдин отправила в Америку в состоянии глубокого нервного истощения.

Синатра незаметно снял под столом один ботинок и нервно тыкал большим пальцем в глиняную напольную плитку, пачкая пылью носок. Натали к тому времени уже несла настоящий пьяный бред о своей Мадде: как та отвергала любую помощь со стороны и как Ник допился до того, что возомнил себя неизвестным сыном Романовых. В смехе Натали зазвучали яростные нотки. Она переводила взгляд с одного собеседника на другого, мечтая добиться хоть какого-нибудь одобрения, потом вновь заливалась смехом и в конце концов заговорила голосом матери из последнего фильма Казана.