Эндрю О'Хоган - Взгляды на жизнь щенка Мафа и его хозяйки — Мэрилин Монро

С реки доносился прохладный ветер. Я чувствовал себя плохим — мне было не просто стыдно, я казался себе никчемным эгоистом, собакой, с которой никто не захочет прожить жизнь, вроде тех конандойлевских псин. Лена повязала на голову шарф и со спины стала вылитая Мэрилин: я принялся гадать, как она живет, как ладит с мужем и с детьми, которые сейчас уже спят, и какой опрятный, наверное, у нее дом. Ее близкие считали, что работа у нее шикарная, — о такой можно часами разговаривать с любителями посплетничать. Огни на мосту Гринсборо вытянулись в ниточки, словно гирлянды на рождественской елке. О Боже, как меня неправильно поняли! Как несправедливо обругали! Некоторых животных за творческую натуру, между прочим, уважают — взять хоть Конго, талантливого шимпанзе, чьей живописью восхищались великие Миро и Пикассо [40] Впрочем, Конго не ответил им взаимностью. Шимпанзе мнил себя социальным реалистом и обозвал работы Миро «подсознательной каталанской бредятиной». В мае 1960-го его пригласили на телешоу Десмонда Морриса. Пока натуралист увлеченно разглагольствовал об абстрактном импрессионизме, Конго ритмично возил кисточкой по холсту и бурчал, что вообще-то рисует портрет усопшей матушки. — Примеч. авт. .

Из-за скамейки выскочил самец таксы, чей хозяин присел выкурить сигарету. Пес был мордастый мизантроп похуже Эдмунда Уилсона. Потом к нам подошел красивый доберман, точно сошедший с полотен Эдвина Ландсира.

— Они не знают, кто они и чего хотят, — сказал таксик.

— Ты о ком, шеф? — спросил доберман.

— О них, — ответил такс. — О людях.

— Да брось ты, — сказал доберман. — Я сегодня три ужина слопал — и не жалуюсь. Приятный вечерок. Оставь людей в покое, помилосердствуй. Ты чего такой кислый, дружище?

— Меня хозяйка разлюбила, — ответил я. — Подумаешь, оттяпал кусочек от одного зануды на вечеринке. Верней, от двух. Что тут плохого? Они сами напросились. А она меня за это взгрела. В машине, по дороге домой, принялась говорить, как скучает по своему прежнему псу, Хьюго. Бывший муж увез его жить в Коннектикут.

— Плохо дело, — понимающе сказал доберман. — Когда попрекают бывшими собаками… это ужасно.

— А я знал того, бывшего, — сказал таксик, состроив вялую мину. — Хьюго. Нудный, как неделя на курорте для престарелых. Педант типа. Обожал Ибсена.

— Да ну тебя, Марти! Хорош! — сказал мой приятель. — Не видишь, наш дружок тут страдает. Жалеет самого, себя, как я погляжу.

— Есть маленько, — ответил я. — Моя хозяйка лежала в больнице. Но она замечательная. Смышленая, хорошенькая — прелесть!

— Ну точно, себя жалеешь. Эх, романтика!

— Не говори, — промямлил мордастый такс.

— Классный у тебя акцент, — сказал доберман, лизнув мое ухо и ласково фыркнув. — Помни: ты не один. Я про кусачесть. Только не перебарщивай, а то это отразится на кормежке. Когда кусаешь, надо отдавать себе отчет о последствиях. Помнишь пса кардинала Булей, Уриан звали? Он тяпнул за руку папу Климента VII. И началась реформация. По крайней мере так говорит мой босс.

— Серьезно?

— Абсолютно. Эй, а ты знаком с королевой Англии?

— Нет, — ответил я, — но хозяйка знакома. У королевы миллион корги или вроде того. Признаюсь: мне сегодня грустно. Такие обиды быстро не забываются. Я причинил ей боль. Как думаешь, что мне делать с таким человеком?

— Потерпи, приятель. Мы-то знаем, что люди любят своих собак — даже если пытаются не любить.

— Научись их презирать, — сказал мордастый такс, шагая туда-сюда вдоль забора. — Жизнь в конуре куда привольней. Они нам не друзья. Не верь во всю эту чушь про лучших друзей человека.

— A-а, заткни пасть! — воскликнул мой приятель и повернулся ко мне. — Прости его, он живет с малым, который без конца строит высотные здания. Его хлебом не корми, дай воздвигнуть какую-нибудь громадину. Нервишки шалят — вот и пес туда же.

— Конечно, все пройдет, — сказал я. — Но сегодня я Цитрон, пес под следствием из «Сутяг». Когда-нибудь читал Расина?

— Не-е, — ответил доберман. — Мой хозяин — священник, в церкви Пресвятой Богородицы. Славный малый. Обожает детективы: частные сыщики, все дела. Вряд ли он оценит Расина.

Рядом с песочницей остановилась маленькая уличная кошка.

— Щениада, — сказала она. Ее язычок двигался точно гимнаст, пока она, облизываясь и прядая ушами, читала александрийские строфы: