Рене Френи - Лето

Я буду краткой, хотя такую манеру письма я не выношу, краткость все убивает. Главное всегда в деталях.

В следующий раз, когда я приду к тебе, дай своему телу свободу, позволь ему говорить. Я не из тех женщин, которых можно просто так завалить на диван и познать за десять минут. Но я признаю, что десять страстных минут близости могут стоить больше, чем унылые, тусклые ночи, которым нет конца. Я не изменилась, во мне по-прежнему нет желания. Чтобы оно появилось, тебе нужно было бы приручить меня, как Лиса. Но ты не Принц. Пожалуй, мне, как это ни странно, может быть просто любопытно, и в этом нет никакого извращения. Не беспокойся, мы останемся друзьями. Физическое влечение, овладевшее тобой, должно быть удовлетворено… И ты увидишь, что у меня, как и у всех, две ноги, живот и эректильные соски.

Мужчину, который ищет женщину, видно по взгляду. Одно могу сказать точно: я никогда не буду никому принадлежать. Мне долго внушали, что я не способна любить. Это лейтмотив моего детства. Я же думаю, что я просто ничья, и все тут. По крайней мере, я свободна. И, хоть иногда я просто погибаю, я все же — живу.

Не жди от меня большего, это все, что ты получишь. И не привязывайся ко мне, ты меня не знаешь. Мое истинное лицо заставит тебя ужаснуться.

А впрочем, возможно, мы больше и не увидимся.

Неважно. Самые ценные мысли — те, которые приходят в голову совершенно случайно.

Я был совершенно оглушен и потрясен. Женщина, которая вот уже месяц была моим наваждением, предлагала мне свое тело. Так просто, вдруг, без всякой причины. Тело, на которое я не осмелился даже взглянуть тогда, на скалах, из-за которого, когда я увидел его в первый раз, у меня перехватило дыхание, — она отдавала его мне.

«В следующий раз, когда я приду к тебе, дай своему телу свободу, позволь ему говорить». Эта фраза вертелась у меня в голове. Что произошло в ее жизни за последние несколько дней? Она мне говорила только о дружбе, понимании, доверии, и вот вдруг она предлагает мне себя обнаженную. Обнаженную, но не покорившуюся, дерзкую. В первый раз она сказала мне «ты». Беспрекословным тоном она приказала мне заняться с ней любовью.

Как это было странно, непонятно. Почему она выбрала меня, когда могла повергнуть к своим ногам весь мир? Может быть, она это сделала как друг, потому что почувствовала ужасающую силу моего желания, моей любви? Может, чтобы пожалеть меня, успокоить?

И ни слова нежности или любви. Живот, две ноги, эректильные соски… Ничего кроме этого, а меня сводило с ума ее лицо, эта легкая усталость, эта грусть и эта внезапная ярость, этот упрямый протест.

Я перечитывал ее письмо всю ночь, пять раз, десять, двадцать. Чем больше я повторял ее фразы, прокручивал каждое слово, пытаясь разгадать их тайну, тем непонятнее они становились. Что случилось с Альтона? Это его она любила, это им восхищалась. Это он заставлял ее страдать. Я всего-навсего продавец лимонада, прочитавший несколько хороших книжек. А он — волк. Чего же она ждет теперь от меня, когда волк уже укусил ее?

В течение следующих дней я работал, ходил, разговаривал словно во сне. Я встречался с поставщиками, подписывал счета, которые мне приносили, писал на доске блюдо дня. По вечерам я больше не слышал голоса Сесиль, не слышал ее звонкого смеха. И не видел, как вздымается ее грудь. Я всматривался в площадь до тех пор, пока платаны, прохожие и фонтан не начинали дрожать перед моими глазами.

Я был таким же потерянным и счастливым, как человек, ожидающий, что на него прольется золотой дождь. Она придет, я овладею ее телом, я буду целовать ее глаза, дотронусь до ее языка своим. Я возьму ее грудь в свои руки, и ее острые соски обожгут меня.

Я ждал этой минуты больше всего на свете. И больше всего на свете ее боялся. А если она не придет?

Она пришла. Было около шести вечера, когда в дверь позвонили. Я подумал, что это Тони забежал ко мне, чтобы подписать еще какой-нибудь счет или чтобы обсудить закупки. Был понедельник, наш выходной. Если точнее, было 7 июля. Разве я смогу когда-нибудь это забыть? Я открыл дверь, это была она.

Я не смог выговорить даже простое «здравствуйте». Она устроилась на синем диване в гостиной, из окон которой были видны все крыши города, до самого моря, а я поспешил налить нам что-нибудь выпить. Ей — порто, себе — анисовый ликер.

Солнце только начало клониться к горизонту, дома и наши три колокольни — все было в его золотистом свете. Пронзительно кричали стрижи, то прочерчивая черными полосами летнее небо, то опускаясь прямо к самым крышам.