Джойс Оутс - Сад радостей земных

Она сидела у себя в комнате и ждала.

Прошли часы, прошел день. Все подружки там, на свадьбе, празднуют. Но у нее полно дел: всегда есть что пошить, починить. На кровати уже сидят две тряпочные куклы, она их смастерила из старых лоскутков. Клара не стала снимать ни платье, ни туфли, переодеться было бы удобнее, но она осталась нарядная, в полном параде, – и ждала. Ждет, напевает про себя – и вдруг смолкнет, оборвется сердце от какого-нибудь случайного шороха, оттого, что где-то что-то стукнуло, – и опять тихо, никого… Кровать у нее теперь застлана розовым покрывалом. На туалетном столике – пузырьки, тюбики, разные блестящие штучки, она так ими гордится. Сонин дружок недавно возил их с Соней миль за двадцать, в город много больше Тинтерна, они пошли в магазин, где торгуют только женским и детским платьем – весь магазин только для этого! – и Клара купила там свитер; вот он лежит, аккуратно сложенный, в ящике комода, она нарочно выдвинула ящик, чтоб видеть обновку.

Карточный столик покрыт был теперь скатеркой с фестонами по краю. На скатерти лежали Кларины белые перчатки и голубая сумочка и ждали. Они всё лежали и ждали, начеку, ничуть не унывая, – даже тогда, когда сама она потеряла всякую надежду.

Клара будто жила сразу в двух мирах, в двух разных измерениях времени: один мир замкнут в рамках ее комнаты, магазина, где она служила, аптеки, куда забегала перекусить, и уже наизусть знакомого ей Тинтерна; в другом, беспокойном, беспорядочном, взад и вперед метался Лаури, ненасытно добиваясь чего-то, от нее скрытого. Лаури она не понимала, но смутно узнавала в нем что-то безжалостное, резкое. Эта резкость ощущалась и в ее отце, но в Лаури она проступала куда отчетливей.

– И на черта он тебе сдался? – твердили Соня и Джинни.

Клара ничуть не скрывала, что влюблена без памяти, и раздосадованные подруги подолгу ей доказывали, что Лаури того не стоит. Клара бывала у Джинни в доме, играла с младенцем – и вдруг ее как громом поражало: чудилось, что это ее малыш и отец малыша – Лаури, но он вечно где-то скитается, он даже не узнает собственного ребенка… Никакой он не отец! Страшное предчувствие леденило Клару, словно она наклоняется над пропастью и вот-вот упадет. Не то чтобы она боялась потерять власть над собой или не понимала что к чему; как и все, кого она знала, она не вдавалась в рассуждения о том, что в жизни настоящее, а что нет. Ее пугала лишь глухая, подспудная уверенность, что самые заветные мечты грубо ее обманывают. Она ненавидела это в себе; в мыслях что-то заедало, они без толку крутились на одном месте, и в ее несложной жизни разом все перепутывалось.

– Моя мать до самой смерти только работала да детей рожала, – говорила она. – По мне, все лучше, только не это.

Но она не очень верила в то, что говорила.

Она любила малышей Джинни, привязалась и к Джинни, и даже к ее мужу Бобу, ему было года двадцать два, а он на время остался без работы. Он продавал бензин на заправочной станции, и эта станция недавно сгорела. Джинни была женщина пылкого нрава, из тех, что во всем хватают через край, не знают меры ни в еде, ни в нежных чувствах, ни в гневе; круглым румяным лицом она напоминала Кларе молодых девчонок с полей и ферм, сколько она их перевидала из окошка автобуса на захолустных проселках. Муж Джинни отличался худобой, ходил и двигался как-то рывками. А когда молча, неподвижно сидел и смотрел на своих детишек, никто бы не догадался, что он такой быстрый и нетерпеливый.

– Вот добуду у одного парня машину, – как-то похвастал он и для пущей выразительности ухватил Клару сзади за шею.

Он поцеловал ее, и она в страхе подумала – вдруг Лаури узнает!

– Очумел, что ли? – прикрикнула она и скорчила гримасу, будто отведала какой-нибудь дряни.

Должно быть, все они полюбили ее за то, что она ничего и никого не принимала всерьез – ни мужа Джинни, ни других, кто к ней приставал, женатых и неженатых… как будто из-за своей безрассудной и безнадежной любви она стала со всеми добрей и мягче.

Чем меньше она видела Лаури, тем больше о нем думала. Так живо представляла себе его лицо, голос, что, когда он наконец приходил, он даже казался не таким настоящим. Чувство было такое, словно она уже и любила его, и замужем за ним была, и терпеливо прожила с ним долгую жизнь, а он все остается молодым и равнодушным.

– У меня уже есть дружок, – объясняла она тем, кто пробовал за ней ухаживать, и ей не очень верили. Но ей и в голову не пришло выставить эту не слишком надежную защиту против человека, что подвез ее после свадьбы Кэролайн… а через несколько дней он вдруг заявился в магазин. Она даже не подумала дать ему от ворот поворот, ведь он не такой, как другие. Уж наверно, ему от нее ничего этого не надо.