Джойс Оутс - Сад радостей земных

Слова «Копенгаген» и «неврология» Клара произнесла не спеша, эдак с ленцой, как будто они ей давным-давно знакомы и привычны. Кречет не удержался от улыбки.

– Ах, Кристофер, – продолжала Клара, – напрасно ты бросил ученье. К чему это, чтоб тебя обгоняли другие? Роналд совсем не намного тебя старше.

– Я достаточно учился, хватит.

– Не пойму я тебя, – сказала Клара.

И правда, когда Кречет отказался поступать в колледж, это было для нее самым горьким разочарованием. Директор школы даже звонил Ревиру, что Кречету следует учиться дальше, Клара уговаривала его, умоляла – но все зря. Ему вовсе незачем еще ходить в какую-то школу, чтобы заниматься делами, которые ему предстоят, заявил Ревиру Кречет; и Ревир признал, что он, пожалуй, прав.

– Просто у меня нет больше никакого желания сидеть над книгами.

– Ты всегда так любил читать…

– Ну а теперь не люблю.

И это тоже правда: он больше ничего не читает.

– Не пойму я тебя, ты стал какой-то странный, – сказала Клара. И потрогала серьги: должно быть, они слишком туго сжимали мочки ушей. – Если б я могла учиться, читать книжки, изучать всякое… (Она замялась, поежилась, улыбка сына явно ее смущала.) Как бы я хотела быть поумнее! Думаешь, мне приятно, что я вот такая? Сколько живу, всегда другие смыслят больше меня и вперед видят дальше своего носа, и назад тоже… ну, значит, в прошлом лучше разбираются. История там, что было прежде и про что в книгах написано. От этого они и жизнь лучше понимают. А я не могу, я…

Голос ее оборвался, и Кречета что-то кольнуло в сердце – жалость, грусть, удивление: о чем она сейчас думает? О ком?

– Ну, теперь у меня нет времени читать, – негромко сказал он. – Это дело прошлое.

Он спасен, ему больше не грозят бесконечные, до отказа набитые полки всех библиотек на свете, тысячи и тысячи книг, которые требуют, чтобы их прочли, усвоили, приняли в расчет, – необозримый, строго упорядоченный сад людских умов, и, кажется, насадил его, создал всю эту сложнейшую систему некий зловещий, бесчеловечный дух.

– Я никогда не учился в колледже, – сказал Ревир. Кому нужна эта чушь?

Кречет встретил загадочный взгляд матери и через стол улыбнулся ей. Вот видишь? – думалось ему. Видишь, как он к этому относится? Тебе же вовсе ни к чему, чтобы я его обогнал, так? Разве не достаточно того, что я с ним сравнялся?

В ту ночь в чужих, непривычных стенах гостиничного номера он мысленно искал – на чем бы отдохнуть душой, чтобы уснуть, и подумал о Деборе, двоюродной сестре, – они виделись на рождество, Клара тогда назвала кучу гостей. Торжество не то чтобы уж очень удалось, но, может быть, родичи ели усерднее, чем в прошлые годы, засиделись позже и держались, может быть, дружелюбнее, а Клара явно готова была ждать сколько угодно лет, устраивать без счета рождественские приемы, лишь бы добиться, чтобы они окончательно приняли ее и Кречета в лоно семьи… У нее хватит терпенья ждать вечно, у этой Клары Уолпол! Дебора тоже к ним приехала, хотя, наверно, предпочла бы остаться дома. За обедом Кречет внимательно к ней присматривался: она сидела рядом со своим отцом, но ни слова с ним не сказала – тоненькая, застенчивая, надменная, длинные каштановые волосы, карие глаза. Можно подумать, что она неумна, а потом она поднимет на тебя глаза – и так странно становится… После длинного, шумного обеда Кречет подсел к ней и заговорил. Они сидели у окна, возле елки, почти скрытые ею, а за окном падал снег, так ясно все это запомнилось. Снег был ласковый, тихий, а в комнатах бегали, орали мальчишки и девчонки – и Кречет их всех ненавидел. Он рассказал Деборе, что собирается с отцом в город; не говорил прямо, как смутно и тревожно у него на душе, но очень хотелось, чтоб она это почувствовала.

И вдруг она перебила:

– А знаешь, я ненавижу твою мамашу.

Кречет был ошеломлен.

– Что такое?

– Я и свою мамочку ненавижу. Так что все в порядке.

Она посмотрела на него и улыбнулась. В этом было что-то неправдоподобное: ведь она совсем еще девочка, рано ей так на него смотреть.

– Скажи честно, Кристофер, ты ведь и сам их обеих ненавидишь, правда?

– Вовсе нет.

– Да уж признавайся, – беззлобно усмехнулась Дебора.

– Твою маму я совсем не знаю. А мою… за что же мне ее ненавидеть?

Лицо ее передернулось брезгливым презрением.

– Зачем я буду с тобой говорить, раз ты мне врешь?

Кречет смутился. Оба замолчали. Немного погодя Дебора сказала:

– Ты ведь, как говорится, незаконный, твои родители еще не поженились, когда ты родился. Так с какой стати ты врешь, притворяешься? Ты же тут посторонний, и всем это известно.