Джойс Оутс - Сад радостей земных

– Ой, это, наверно, очень вкусно. Только, может, слишком дорого, а?

Она ткнула пальцем в какую-то строчку и показала Ревиру, он покачал головой – нет, не слишком дорого. Кречет улыбнулся. Он и сам не знал, почему улыбается, просто уж очень привычен этот обряд, непременная церемония, которую он видел тысячу раз. Клара всегда так. Интересно, так ли она держится с другими мужчинами, с кем встречается тут в городе (если встречается; она теперь стала скрытная, на все отвечает неопределенно, небрежно)… Может, и они так же качают головами, как Ревир, – нет, мол, не дорого? А стоит Кларе чуть повернуть голову – и бриллианты у нее в ушах брызжут огненными искрами. Да-да, настоящие бриллианты. Не какая-нибудь подделка. Только не всякий ведь отличит, что они настоящие!

Это ей очень досадно – тоже забота среди прочих забот.

– Закажи все, что хочешь, Клара, – сказал Ревир.

Они могут дышать свободно, этот человек и все, что он для них сделал, – надежная им защита. Кречет старательно напоминал себе: Ревир ему отец, отец… казалось бы, много трудней примириться с мыслью, что Клара его мать, и все же не очень понятно, что это такое, когда у тебя есть отец. Что это, в сущности, значит? Как с этим человеком держаться? Кречет подражал всем образцам, какие попадались, много лет он подражал Кларку и даже в чем-то его превзошел… но в самой глубине их отношений ощущалась пустота, бесплодная, безнадежная, – отца и сына разделяет трещина, быть может, им до скончания века только и остается издали глядеть друг на друга. Чем лучше Кречет понимает заботы Ревира, тем проще его роль в одном отношении, тем сложнее – в другом. Понемногу он становится при Ревире чем-то вроде секретаря. Или, скажем, поверенного. Он уже провел немало времени с одним из новых служащих отца, с бухгалтером, – пытался ему объяснить, почему Ревир не желает за иные вещи платить, и соглашался: да-да, конечно, это неразумно, но что поделаешь, не могут же они заплатить без ведома Ревира? А Ревир стареет, и с каждым днем опасней ему противоречить, все трудней, но и необходимей ему подыгрывать. Приходится лгать ему, обманывать, вводить в заблуждение, он без этого не может. Вероятно, все, кто работает с ним и на него, это понимают, а если и нет, так понимает сам Кречет – и придется им к нему прислушиваться. Есть вещи, о которых старику можно сказать, обстоятельства, о которых можно доложить, а есть и такое, чего ему говорить нельзя. Постепенно это становится проще: надо только самому стать своего рода машиной – и тогда с этим вполне справляешься. А вот быть единственным оставшимся при Ревире сыном день ото дня труднее. О Роберте никогда не упоминают, Джонатан исчез бесследно, о Кларке говорят, как Ревир всегда говорил о самых неприметных дальних родичах, о жалких неудачниках… итак, остается один лишь Кречет – Кристофер, – и тут недостаточно играть со стариком в шахматы и ему поддаваться: старику надоедает вечно выигрывать. Необходимо еще иной раз подтолкнуть его, чуточку поправить, не то он совершит какой-нибудь невообразимый промах и все погубит. Как бы все стало просто, если бы отец умер, думалось Кречету, но ведь так думать стыдно…

Отец заказал виски для себя и для Клары. За спиной Клары было стенное зеркало, обрамленное мягкими складками красного бархата, и Кречет все отводил глаза – не хотелось себя видеть. Мать, похоже, недавно постриглась – как-то по-новому, совсем коротко: голова плотно облеплена сплошными гроздьями крутых кудряшек; благодаря какой-то непостижимой уловке они громоздятся все выше, на самую макушку. Даже не поймешь, хороша она в таком виде или смешна. Пожалуй, что и хороша и смешна – все сразу.

– Ты тоже можешь заказать виски, Кристофер, ведь сегодня у тебя день рожденья, – сказал Ревир.

– Мне не хочется пить.

Ревир посмотрел задумчиво, как будто слышал такие слова в первый раз. Под глазами у него от усталости мешки, темные круги. Сразу видно, его точат какие-то мучительные, неотвязные мысли. Кречет и его мать светлокожие, светловолосые – рядом с этим внушительным стариком выглядят престранно, почти как случайные льстивые прихлебатели: со стороны, наверно, понять невозможно, что связывает эту троицу. Не хочу я пить, думал Кречет, это чистая правда. Если я начну пить, так, пожалуй, уже не смогу перестать. Хорошо бы сказать это отцу, пускай бы он оказался во всем виноват. – Бесси вроде постарела, – сказала Клара.

– Я не заметил, – сказал Ревир.

– А по-моему, постарела. Роналд сейчас в Европе, слыхал? Учится в Копенгагене. Неврологию изучает.