Диана Чемберлен - Папина дочка, или Исповедь хорошего отца

Я стоял в лесу, в стороне от дороги. Кругом не было ни души. Я не знал точно, где нахожусь. Прошлой ночью я выехал на эту дорогу в темноте, счастливый уже тем, что я далеко от Роя и Саванны и ближе, как я, по крайней мере, надеялся, к Белле. Я пригладил руками волосы, забрался в фургон, включил зажигание и тронулся в путь. Не проехав и двух ярдов, я понял, что у меня спустило колесо.

Несколько минут я сидел неподвижно, вспоминая, как месяц назад в Каролина-Бич я распорол шину, наехав на гвоздь. Тогда я использовал последнюю запаску, и другой у меня не было. Моя уединенная парковка, несколько минут назад казавшаяся такой отличной идеей, выглядела теперь большой ошибкой. Я понятия не имел, где находился, и восемнадцать долларов в кармане не гарантировали мне дорожного обслуживания.

Я вышел из фургона и осмотрел шину. Она была плоская, как блин. Если бы я на ней поехал, то разломал бы колесо. Я положил телефон в карман и пошел пешком. Мне казалось, что прошлой ночью я не слишком далеко отъехал от шоссе, но тогда я так устал, что не мог точно судить о расстоянии. Я шел уже минут десять, когда увидел, как неподалеку от меня остановилась машина. В лесу скрывалась маленькая, обшитая вагонкой часовенка далеко не в лучшем состоянии. Из машины вышел мужчина и направился ко входу, а я пошел за ним. Он заметил меня, когда уже взялся за ручку двери.

— Вам чем-то помочь? — спросил он.

Смотрелся он франтовато: костюмчик, галстук, чисто выбрит. Крупный, видный чернокожий мужик, лет сорока пяти — пятидесяти. Воображаю, каким я ему показался: тощий белый парень, явно давно не мытый. Одежда грязная. Волосы грязные. По всему видно — бомж.

— Я остановился там, на дороге. — Жестом я указал назад. — И у меня спустила шина.

Он подозрительно нахмурился. Как будто думал, что я сейчас ударю его по голове, а потом смоюсь с церковным ящиком для пожертвований. Он взглянул на дорогу, хотя оттуда, где мы стояли, фургон никак нельзя было увидеть.

— Запаска есть? — спросил он.

Я покачал головой, пытаясь изобразить улыбку.

— Я ее использовал месяц назад, когда тоже случился прокол. Я наехал на гвоздь на стройплощадке, где работал, — добавил я, надеясь, что упоминание о работе поднимет меня в его глазах.

Он слегка наклонил голову.

— А что ты делаешь на дороге, сын мой?

— Мне надо было где-то поспать.

— А куда ты едешь?

— Куда-нибудь, где можно найти работу.

— А чем ты занимаешься?

— Строитель. Подсобный рабочий. Водопроводчик. — Я снова улыбнулся. — Чем угодно.

Он покачал головой, и я понял, что его подозрения на мой счет начали рассеиваться.

— Дела идут неважно?

— Да, сэр, — сказал я. — Не могли бы вы сказать мне, что это за дорога и нет ли поблизости станции техобслуживания? — Я достал из кармана телефон.

— Да, я знаю такое место. Зайдем ко мне в кабинет.

Он открыл дверь, и я вошел вслед за ним в маленькую комнату. На табличке на двери значилось «Преподобный Уинн». Он сел за стол и стал просматривать старомодный каталог. На одной карточке его пальцы задержались.

— Им придется взять тебя на буксир или, по крайней мере, забрать шину в мастерскую.

— Да, конечно. — Мои надежды на сегодня быстро рушились. Где сейчас Белла? Мне захотелось хватить по чему-нибудь кулаком или выругаться. Не сиди передо мной служитель церкви, я бы и выругался. Мне нужна моя дочь!

Священник записал номер телефона на листке бумаги.

— Есть у тебя деньги, чтобы расплатиться, сын мой?

Я секунду поколебался.

— У меня есть восемнадцать долларов.

Он потер подбородок и выглянул в единственное в комнате окно.

— У тебя есть с собой какие-нибудь инструменты?

— Да, сэр.

— Вот что я тебе скажу. У нас дверь на кухню плохо закрывается. Займись ею, и я оплачу твои расходы на шину.

Это было лучшее, на что я мог надеяться. Самое лучшее, на что я мог надеяться.

— Это щедро с вашей стороны. Спасибо.

Он встал.

— Когда ты последний раз ел? У нас здесь вчера был ланч для прихожанок, и холодильник полон. — Положив руку мне на плечо, он повел меня в маленькую кухню.

Вот это пастырь милосердный, подумал я. Мне захотелось рассказать ему все. Выложить все подробности этой грязной истории. Но я, разумеется, ничего не сказал. Я доел остатки ланча, починил дверь, и все это время я видел в своем воображении, как Эрин теряет всякую надежду на мое возвращение и отдает мою растерянную четырехлетнюю дочь куда-то, где мне никогда не позволят ее увидеть.