Александр Александров - Без работы

«Сумасшедшая», — думал Крючков, одеваясь. Он обеспокоенно ощупал карман, где лежала пачка купюр. Все было на месте.

— Дура больная, — негромко произнес он, когда за ним громко хлопнула дверь.

Лифта в подъезде не было. Павел поправил на голове шапку, взял в руки сумки и пошел вниз по лестнице.

Расстояние до железнодорожной станции Крючков преодолел резвой рысцой. Было три часа дня. Павел очень боялся опоздать к назначенному интервьюером времени. Сумки здорово мешали делу. Павел знал, что когда-нибудь сбросит с себя этот груз, а пока нужно терпеть. Нужно забыть про усталость и не терять веру.

Ему опять повезло. Лишь только он ступил на платформу, вереница зеленых вагонов вытянулась перед ним и замедлила ход. Разлепились и грохнули двери. Надсадно дыша, спотыкаясь о сумки, Крючков ввинтился в прокуренный тамбур. Над головой совсем неразборчиво прохрипел чей-то голос. Вновь зашипели и грохнули двери. Резко дернуло. За стеклом поползли фигурки людей и бордовые кирпичи привокзальной постройки. Электричка разгонялась и громыхала вагонами. Навстречу вылетела громадина подвесного моста. Сквозь металлическую арку замелькали обрамленные по берегам кромкой еще не окрепшего льда черные воды канала. Поезд грянул чугунным оркестром колес поминальную безымянным страдальцам, чьими руками и на чьих же костях создавалось одно из величайших творений ушедшей эпохи. Не слышно стука их затупившихся заступов и лопат. Лишь вдалеке, щемя сердце, отчетливо горят точечки окон в зданиях общежитий Университета культуры. Надвигается и улетает назад станция «Левобережная» и вместе с ней застывший в зевке, да так и пропавший студент.

Вот и Москва. Медленно выплыл громадный заброшенный корпус покрытой мрачной тайной легенд ховринской больницы. Тянутся ветки железнодорожных путей, расходящиеся веерами. По правую сторону, с горки, истошно визжа, катится слепой вагон в белых отсветах прожекторов. Промелькнул «Моссельмаш». Когда-то «Пост № 2», где пивная и вытрезвитель, ютившиеся через забор друг против друга, никогда не восстанут из прошлого. И деревня Дегунино на берегу некогда чистой реки Лихоборки, чьи воды, перемешавшись с бензином, до сих пор переливаются в неглубоком овражке. И кирпичный завод, где теперь с креном на север высится многоэтажка гостиницы Метростроя. И коровы в болотистом перелеске, и крестьяне — хозяева этих коров. Дремучая Марьина Роща с канувшей в Лету разбойницей с ее несчастной любовью, с исчезнувшим под массивами современных железобетонных построек кладбищем для безродных бездомных. И уносится весь прошлый мир. Куда-то — далеко-далеко. Без оглядки.

Поезд мчится. Все позади. Пролетело. И некогда вспомнить. Вот уже, вытянув пальцы перронов, торжественно наступает вокзал. Его старинные стены смотрели когда-то на исчезнувшие в серебристом тумане Красный пруд и Каланчевское поле, с ползущими по Стромынской дороге санями извозчиков.

Все плотней обступает Москва. Сгущается, затягивает серым дымом. И хочется верить, что все не напрасно. И лучшее ждет где-то там впереди — в будущем.

Петляя по знакомым местам, Павел вновь оказался на станции метро «Комсомольская». Метро — очень опасное место. Нельзя заходить за черту на платформе и нужно держаться за поручни на эскалаторе. Об этом твердят голоса из установленных повсеместно динамиков. Однако существуют другие серьезнейшие положения и правила для проезда в метро. В первый же день пребывания в Москве наш герой получил здоровенный синяк на бедре и был нещадно обруган суровыми пассажирами московской подземки. Теперь он знал, что магнитную карточку нужно прикладывать к желтому кругу, а проходить турникет обязательно слева (ему как левше это было не очень сподручно). Иначе наскочишь на вылетающие из коварной машины перегородочки. Он понимал, что не нужно цепляться руками за стены вагона, стоя в проеме дверей на ходу у пассажиров: все равно грубо вытолкнут. Он знал это благодаря полученному в первый день, пусть не очень удачному опыту.

Крючков не терялся, как прежде. Мало того, сам принялся очень критично оценивать поведение других пассажиров.

— Полегче, мужчина, — нахмурившись, выговаривал он пареньку, что без всяких причин пихал его локтем.

— Нельзя ли подвинуться? — выговаривал он застрявшей на самом проходе неповоротливой женщине.

В вагоне толкались раздраженные люди. Крючков боролся за жизненное пространство в плотном кольце человеческих тел, ощущая, как соседи теснят и наступают на расставленные у его ног сумки. «Пусть наступают. Меня бы не раздавили», — думал Крючков. Он быстро ощупывал деньги в кармане, вздыхал и делал попытки немного расслабиться.