Антон Тарасов: Сказки PRO…

— И что было дальше?

— Дальше? Да ничего особенного. Работал себе, читал, ходил по концертам и по выставкам. В основном один, бабушка моя совсем другая, она домоседка.

В конце концов, дедушка решил написать Лиде небольшую записку и передать ее на очередном концерте. По своей скромности записку он, конечно, не передал, она так и осталась лежать дома.

— А как фамилия этой самой певицы, этой Лидии? — я вдруг опомнился, что не знаю самого главного. Мне стало обидно, что я, сам того не замечая, заслушался. «Вот растяпа, уже забыл, зачем пришел», — упрекнул я себя где-то в глубине души.

— Ой, а я не сказала разве? — моя собеседница даже немного покраснела, — Клемент, Лидия Клемент. Может, слышали?

— Неа, — огорченно процедил я сквозь зубы и отглотнул чаю.

— Жаль, — вздохнула она, — впрочем, откуда вы бы о ней услышали, сейчас ее уже мало кто помнит. Даже моего дедушки уже нет, чего уж там говорить о других.

— Сочувствую, — мне было действительно жаль, тут уже безо всякого притворства, — А зачем ваш дедушка написал второе письмо, раз первое так и осталось неотправленным?

— Не знаю. Наверное, решил, что уж на этот-то раз он обязательно передаст записку вместе с букетом цветов после очередного ее выступления. Но так и не передал. А, может, не пошел на концерт. Моя бабушка тогда, кажется, ждала мою маму. Им нужны были деньги, и дедушка подрабатывал, давал частные уроки. Тогда ведь это запрещено было, но ничего не поделаешь. И вот когда однажды дедушки не было дома, а бабушка делала уборку, она наткнулась на письма. Когда дедушка вернулся домой, то бабушка закатила ему такой скандал, что даже страшно себе представить! Дедушка рассказывал, что она в ярости трясла у него перед носом этими письмами. А он прикрикнул на нее и с силой вырвал эти письма у нее из рук.

— И именно поэтому у одного из писем оторван уголок? — предчувствуя положительный ответ на свой вопрос, я щелкнул пальцами. — Да, про Шерлока Холмса вы не зря вспомнили, это один из моих учителей!

— Не сомневаюсь! Все именно так и было.

— Интересно, а как ваша бабушка позволила ему написать третье письмо? — я спрашивал, улыбаясь, предвкушая, что услышу что-то комическое.

Но она почти сразу сделалась серьезной, такой, какой была, когда выслушивала от меня всякие нелицеприятные вещи, сидя на стуле на кухне. Наверное, я буду всю жизнь себя ругать за тот случай и свое поведение. Но что было, то было, назад не воротишь.

— Позволила, — грустно ответила моя собеседница, — потому что уже ничего было не изменить и, кроме того, бабушка чувствовала себя немного виноватой.

— За что? — воскликнул я.

— За то, все за то. Знаете, эта история тогда шокировала Ленинград. Бабушка рассказывала, что отойти не могли месяц, если не больше. И бабушка сама просила у дедушки прощения за скандал, за то, что она отругала его за письма. Наверное, вы слышали…

— О чем? — спросил я.

Она явно рассчитывала на то, что я знаю подробности, и ей не придется их мне пересказывать, что каким-то образом удастся перешагнуть этот эпизод. Но я не знал ничего. Впрочем, я даже не представлял, что я могу знать такого, что бы касалось истории этой семьи. Мозаика из обрывочных фактов никак не складывалась у меня в цепочку причинно-следственных связей, в которых было бы легко разобраться. Я не искал легких путей, не рассчитывал, что мне не придется приложить каких-то умственных усилий, чтобы понять причины появления этих трех писем. Но даже с таким настроем я не ожидал, что то, что скажет мне эта едва знакомая мне девушка, произведет на меня такое впечатление.

— О том, все о том… — чувствовалось, что она не знает, с чего начать рассказ и восстанавливает в памяти отдельные его детали. — Лидия выступала совсем недолго, год или полтора. Прошло совсем немного времени после того скандала с письмами. Было лето, концертный сезон закончился. Мне дедушка не говорил некоторых вещей, о многом я лишь догадываться могу. У Лидии были на ногах родинки, и одну из них она случайно повредила, расковыряла. Кто-то рассказывал дедушке, что она сразу поняла, что случится нечто страшное, что она заболеет. Поначалу болезнь тянулась, никак себя не проявляла. Но это было только внешне. В начале шестьдесят четвертого Лиде стало хуже, ее положили в больницу. В то лето была дикая жара, все веселились, гуляли, отдыхали. А в это время она умирала, ее силы таяли. Это была скоротечная саркома. Она даже не боролась, плакала, когда никто не видел, потому что знала, что это конец. Она еще пела, старалась успеть на какие-то съемки. Но обострение продолжалось недолго, совсем недолго. И она сдалась.