Антон Тарасов - Сплетение песен и чувств

– Эй, ты это чем там занимаешься? – мастер покачал рукой высокий деревянный стул, на котором сидел Артём. Василич не терпел, когда кто-то тратил время на какую-нибудь, в его понимании, ерунду, или вовсе ничего не делал.

Стул закачался. Артём вынул из левого уха наушник:

– Что?

– Спрашиваю тебя, чем ты тут занимаешься, – стараясь перекричать шум конвейера и работавших неподалеку насосов, снова повторил мастер. – Ты чего, музыку слушать сюда пришел или работать, студент? А?

– Так линия стоит, ждем, загружаемся – спокойно ответил Артём. – Я же здесь, никуда не ушел. Какие претензии?

Начальник махнул рукой и пошел дальше по цеху, по пути недовольно поглядывая на стоявшие тут и там горы картонных коробок. Артём снова сидел в наушниках, где негромко играло радио. Так было проще. Вокруг было слишком шумно. От шума болела голова. Лязганье металла, гул насосов, скрип конвейера, постукивание упаковочного автомата – все это было настолько громко, что, выходя из цеха, он невольно вздрагивал.

Наконец, мороженое прошло скороморозильный тоннель и показалось на упаковочной линии. Артём насторожился:

– Упаковщицы, давай работать – крикнул он, не вынимая наушники, от чего крик получился особенно пронзительным. – Мороженое идет!

С лестницы, ведущей на верхний ярус, соскочили две девицы в белых халатах, ярко-оранжевых рабочих перчатках и белых платках.

Упаковочный автомат громко застучал – мороженое, завернутое в глянцевую красную обертку, загрохотало по конвейеру. Девушки ловко начали укладывать его в коробки, проталкивая их по направлению к Артёму. Артём соскочил со стула, заклеил скотчем коробку и поставил ее на тележку.

Работа убивала своей монотонностью. Артём трудился уже второй месяц. Сдав сессию досрочно, он устроился на хладокомбинат разнорабочим. Нужны были деньги. Стипендии катастрофически не хватало даже на еду, не говоря уже о чем-то другом. К тому же, Артём планировал сходить в начале осени на пару концертов. И не один.

Алина, его одногруппница, с которой он встречался вот уже полгода, тоже жила в общежитии. Артём даже умудрился подработать у друзей в автомастерской, чтобы подарить ей на день рождения букет роз. На лето она уехала к родителям в Архангельск. По вечерам они обменивались короткими смс-сообщениями.

Алина писала, что хотела бы сходить куда-нибудь, так как учебой сыта уже по горло.

«Ага, сыта по горло, – думал про себя Артём. – Все преувеличиваешь. Вот я сыт этой работенкой по горло, это да. А ты совсем далеко сейчас и даже не представляешь, как здесь дует из холодильной камеры и как отвратительно воняет бракованное мороженое, которое здесь хранится просто в ведрах».

Как-то он написал ей об этом. В ответ пришло много смайликов и фраза – «Приятно, что ты делаешь это ради меня». Артём взбесился; правда, решил ничего не отвечать. Он просто лег спать, глаза закрывались сами собой. Болели ноги, ныли руки, чесались ладони от постоянного контакта с водой и клеем для этикеток, который готовился из колотых вафель и выглядел просто отвратительно.

А на следующий день после обеда он снова сидел на своем высоком деревянном стуле в ожидании того, когда же, наконец, можно будет отгрузить норму смены, пятнадцать тонн, и отправиться обратно в общежитие. Снова на Артёме были наушники. Музыка спасала, музыка лечила, музыка заставляла не думать о том, насколько странно все происходящее.

– Слушай, красавчик, отпустишь меня на перекур, присмотришь тут за девчонками? – спросила у Артёма высокая, бритая ежиком бригадирша. Из-за уха у нее торчала сигарета, ее кончик задевал край дурацкой детской панамы, – Я тебя тоже потом на десять минут до большого перерыва отпущу. А?

Артёму ничего не оставалось, как согласиться. Он продолжал заклеивать коробки, складывать их на телегу, и время от времени отвозил их, чтобы выгрузить в приемное окно холодильной камеры.

– Как ты думаешь, Жанна – лесбиянка? – спросила Артёма одна из укладчиц, Ира, когда он в очередной раз вернулся с пустой телегой и начал быстро заклеивать уже ожидавшие его коробки. – Все-таки странная она.

– Я ничего не думаю – бросил Артём.

– Я не верю – не унималась Ира. Она давно уже строила глазки Артёму. Как-то, когда они работали в дневную смену, даже уселась с ним в столовой за один столик.

– Мало ли, что ты не веришь, это ведь ее дело – Артём заклеил три коробки, и, взяв их вместе, с грохотом поставил на телегу, – А ты лучше не отвлекайся, а то снова не доложишь в коробку, а потом огребать, все вскрывать и пересчитывать.