Джо Данторн - Субмарина

— Я расстроен, — отзывается он, — я зол.

— Опять двадцать пять.

Они снова замолкают — возможно, для того, чтобы пристально взглянуть друг другу в глаза, или поцеловаться, или подраться, или снять с себя что-нибудь.

— Помнишь, что я сожгла? — спрашивает она.

— «Скрипичные сонаты и партиты» Баха в исполнении Иоанны Мартци.

— Ты помнишь, — удовлетворенно говорит она, точно он вспомнил, что у них годовщина.

— Это были прекрасные пластинки.

— Я очень разозлилась.

— Знаю. Я заслужил.

— Ты меня до сих пор ненавидишь? — интересуется она.

Пауза.

— Я эту ненависть скрываю, — отвечает он.

— Понятно.

— Делаю вид, что не чувствую ничего такого.

— Очень мило.

— Но на самом деле чувствую.

Я знаю.

— Чувствую.

Я оставляю их в надежде, что они поругаются и потом потрахаются. Иду наверх и думаю о том, как можно было бы переиначить вчерашнюю жалкую конфронтацию. И представляю эту встречу как приключенческий фильм с элементами экшена. Грэм будет циклопом. Мои родители — неразумными детьми. Я в роли себя самого. В финальной сцене я бью Грэма локтем в глаз, появляясь из окна своей спальни. Звук такой, как на пляже, когда я напрыгивал и давил выброшенных на берег медуз.

Потом представляю вчерашний вечер как романтический фильм, только в нем больше страсти, нелегальных китайских фейерверков и еще мистическая сюжетная линия, связанная с бриллиантом.

Потом рисую папу в образе оборотня с волосатой грудью, как у величайшего валлийского футболиста Райана Гиггса. А потом принимаю решение.

Я встаю, тянусь через стол и открываю задвижку своего подъемного окна с одним стеклом. Сажусь на стол, чтобы приподнять нижнюю часть рамы. Поддев ее плечом, поднимаю до конца; окно застревает на пол-пути, как сломанная гильотина.

Я сажусь на подоконник, спустив ноги за окно, на неровную серую стену. Ветер треплет челку на лбу. Смотрю вниз, на розовый куст, и прикидываю, смягчит ли он падение. Или можно нацелиться в старый желоб для угля и безопасно скатиться на груду дров. Возвращаюсь в комнату и беру лежащий на столе дневник. Первая страница вырвана — Джордана взяла ее, чтобы размножить и раздать всем в школе.

Меня охватывает ностальгия. Я должен был знать, что все так закончится. Вот еще один недостаток дневников: они напоминают тебе, как много можно потерять за какие-то четыре месяца.

Первая запись в дневнике начинается так:

Слово дня: пропаганда. Я Гитлер. Она Геббельс.

Я вспоминаю Марка Притчарда. Мы могли бы быть друзьями, если бы не Джордана. Вырываю страницу и позволяю ей выскользнуть из пальцев. Ее подхватывает ветер и ударяет о стену дома; какое-то время она кружится у окна спальни моих родителей и наконец улетает вниз по улице. Я понимаю, что нужен уничтожитель для бумаг. Пусть птички возьмут промокшие листки моего дневника, разрезанного на полоски, и утеплят ими свои гнезда. Хочу, чтобы мамы-птицы отрыгивали пищу для птенцов и маленькие кусочки полупережеванной блевотины случайно капали на мое имя.

Я достаю из ящика стола ножницы для бумаги с флюоресцентной зеленой ручкой. Разрезаю листки на узкие полоски, каждую страницу на десять частей. Создатели «Голубого Питера» [35] Популярная детская телепрограмма на канале Би-би-си, выходит с 1958 г. — Примеч. пер. должны снять специальный выпуск программы, посвященный уничтожению улик.

Наконец у меня набирается две полных пригоршни полосок — они похожи на помпоны. Своего рода праздник. Я отпускаю их. Полоски трепещут и кружатся на ветру. Они движутся, как стая птиц, взмывая вверх и опускаясь вниз, меняя форму, пока не взлетают выше дома и не рассеиваются по небу, белые ленточки, похожие на сотни неумело нарисованных чаек. Дело еще не закончено.

Беру со стола словарь. Вырываю страницу с маленькой картинкой: чьи-то руки делают аппликацию в виде маргаритки на салфеточке. Читаю, что апноэ — это остановка дыхательных движений, наблюдаемая при обеднении крови углекислотой, например, вызванном чрезмерной вентиляцией легких. Дальше идет слово «апофеоз». Позволяю листку выскользнуть из пальцев и описать в небе причудливую спираль. Нахожу страницу со словом «спираль» и вырываю ее тоже. На той же странице изображена скребница — она похожа на средневековое орудие, но на самом деле скребницы использовали для вычесывания лошадей. Ищу слово «живодер» и вырываю эту страницу тоже. Другое значение слова «живодер» — жадный, наживающийся за счет других человек. Я начинаю вырывать целые куски. Это не так просто, как кажется, и я чувствую, что у меня начинают болеть ягодичные мышцы. Перемещаюсь на подоконник. Представляю, как мама заходит в комнату и видит все это. Одного только выражения на ее лице будет достаточно, чтобы я спрыгнул. Ветер дует в сторону центра города. Некоторые листки застряли в ветвях дубов, чьи корни распирают асфальт на моей улице. Прогнувшись назад, хватаюсь одной рукой за раму и мечу пустой панцирь словаря прямо в небо. Он кувыркается, как подстреленная птица, и падает в сад. Панцирь — это защитный твердый покров тела черепах и ракообразных; но пройдет время, и я забуду и это.