Вячеслав Букур - Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

– За что Бог щенка наказал? – спросила Таисия у папы. – Он ведь ни в чем не виноват…

– Если палец болит – порезала, то нельзя спрашивать, за что Бог наказал этот палец. Бог тебя наказал… Или твои грехи тебя наказали…

Таисия вспомнила про сон с Вероникой, которая раздувалась, и больше не решилась спрашивать, хотя многое было все равно непонятно. Каждую секунду будущие видения счастливых прогулок с Куликом осеняли Таисию: и в главном они с Вероникой будут совсем неотличимы. В главном!

Кулику дали цинаризин, димедрол, антибиотики, витамины, залили все в его пятнистый изнутри рот. Таисия держала пасть, когда мама вливала лекарства, и видела черные пигментные пятна на нёбе. Хотя он был без сознания, челюсти его были сжаты так, что Таисия утомилась, раскрывая их навстречу лекарствам. После всех этих процедур щенок впал в тихое бесчувствие и только дышал.

– Дрожать перестал, – сказала Таисия. – Где «Молитвослов», я хочу почитать над ним… и блох повыбирать.

– Кулик заснул, так ты пол хоть подзатри, – сказала мама.

Таисия моет пол, и у нее тряпка – это ледник, а ледник двигается, заполняя все щели, морозит все. Таисия выжала тряпку, начала затирать – весна наступает, потепление, всеобщее притом, весело стало в мире, ледник отступает с позором. Был север, теперь юг. Леднику пришел каюк. Тряпка только что несла заморозки, оцепенение, сейчас принесла жизнь, жаркий, сухой воздух. А Таисия словно из космоса смотрит на всю картину климата – незримый инопланетянин.

– Медленно моешь, – решила простимулировать ее мама. – Обед готов. Сейчас начнем.

Как это медленно? А ледник и не может, как мотоцикл, носиться. Или как ракета. Вдоль кромки тающего ледника шла кипучая жизнь. Она вовсю разворачивалась. У носорогов и мамонтов шерсть блестела, как вымытая шампунем. Кстати, Кулика надо потом вымыть шампунем «Дружок», от блох… Про кромку ледника Таисии рассказал папа, он вычитал из журнала, а в журнал написал журналист, который вычитал у ученого, а тот, в свою очередь, узнал от настоящего ученого. А откуда все узнал настоящий ученый – неужели из самой жизни мира?!

Таисия представила себе настоящего ученого, который роется в земле, находит всякие кости, тряпки, тарелки разбитые, когда-то расписанные неизвестной девочкой, измученной перед этим мытьем пещеры. И вдруг Таисия представила, что девочка не расписала каменную тарелку, ее выгнали из племени, она медленно шла-шла, и ее съел пещерный лев.

– Ты чего слезы льешь? – заглянула ниоткуда мама. – Пол-то домывай!

А Кулик в это время снова завыл.

– Впереди ночь, – сказал папа.

Таисия впервые его почувствовала, как прохожего, хорошего, но прохожего, доброго, но все-таки проходящего мимо.

– Надо же, песик без сознания, а как мочиться, так встает с подстилки и отходит в сторону, – удивилась мама, чтобы успокоить дочь: вид у Кулика был неживой.

Мама взяла тарелку, посмотрела на нее и отложила. Когда вой Кулика пульсировал в квартире, можно было только дышать, больше ничего. Мама включила телевизор, но от этого стало еще хуже, потому что собачий вой как бы становился частью любой передачи. Маша Распутина плясала, и пляска принимала обреченный характер, в Чечне взрывали, и бородатые командиры советовались, как достичь успеха, а вой Кулика делал эту войну еще безвыходнее…

Александра ушла к подружке ночевать. Папа не мог читать, потому что из каждой буквы торчал волосок воя. Если его в цвете выразить, этот волосок, то он покажется фиолетового оттенка – кожи удавленника.

Папа твердил про себя как мантру: Таисия мала, она не понимает, что он должен готовиться к занятиям, новые способы для новых русских выдумывать! Тексты самому сочинить, свежую голову где-то взять завтра. И он твердил это про себя, каждый раз повышая тон мыслей.

Снизу торжественно пришли соседи, как делегация ближайшего нейтрального государства:

– На кухне у нас такой резонанс – все слышно!

– Взяли больного щеночка, – объяснила Таисия. – Мы его обязательно вылечим, он не будет кричать.

– Ну, ладно, ночью мы на кухне не бываем, а завтра ему уже, наверное, будет легче, – сказали они, а несказанное у них в глазах означало: если не будет легче, то как-нибудь нужно этого кабысдоха устранить.

– Мама, постелите мне на полу в кухне, – попросила Таисия. – Когда он вместе со мной, ему легче, и он не будет кричать.

Кулик в это время встал с подстилки, кругами побродил по кухне, помочился в углу. Потом острое чувство выживания помогло ему найти холодную батарею: в нее он уткнулся распухшей от побоев головой и от холодного чугуна с облегчением затих.