Пол Остер: Мистер Вертиго

Единственным человеком, кто относился ко мне и впрямь по-человечески, был Эзоп, но я с самого начала был настроен враждебно, и что бы он ни говорил, как бы ни поступал, мое отношение оставалось неизменным. Я ничего не мог сделать. Презрение к черным было в крови, а Эзоп к тому же был еще и безобразней всех, кого я имел несчастье видеть за свою жизнь, и я чувствовал себя оскорбленным уже тем, что вынужден жить с ним под одной крышей. Это шло вразрез с правилами, опрокидывало законы природы и все святыни, и я не позволял себе с ним примириться. К тому же говорил Эзоп так, как не говаривал еще ни один цветной, – даже не как американец, а будто английский лорд; к тому же он был любимчиком мастера, и всего этого оказалось достаточно, чтобы я и думать о нем не мог без судорог. Еще хуже мне было оттого, что, когда он вертелся рядом, приходилось держать рот на замке. Конечно, позволь я себе тогда разок ругнуться, и гнев мой немедленно вылился бы наружу, а я не забыл палец мастера, вонзавшийся в подбородок, и не имел ни малейшего желания снова подвергнуться пытке.

Но еще хуже было то, что самого Эзопа, похоже, нисколько не волновало мое презрение. Я пустил в ход весь свой арсенал гримас и косых взглядов, но, когда начинал кривляться, Эзоп лишь качал головой и чему-то улыбался. Я чувствовал себя дурак дураком. Как я ни старался причинить ему боль, мне ни разу не удалось его даже поддеть и хоть как-то открыть счет в свою пользу. Мало того что в нашей войне ему принадлежала окончательная победа, этот черный дьявол одерживал верх в любой, самой незначительной, самой паршивой стычке, и в конце концов я стал думать, что коли я здесь разучился вести честный и равный бой с честным обменом ударами, так виновато в этом проклятие, которое лежит на здешних местах. Я жил словно в кошмарном сне и чем отчаянней рвался проснуться, тем больше в нем увязал.

– Ты слишком держишься за свое, – сказал мне Эзоп как-то однажды днем. – Ты до того зациклен на своей собственной праведности, что слеп ко всему. Учти, тот, кто не хочет видеть дальше своего носа, никогда не заглянет в себя и не поймет, кто он такой.

– Я и так знаю, кто я такой, – сказал я. – Вот этого у меня никто не отнимет.

– Мастер и так не собирается у тебя ничего отнимать. Наоборот, он дает тебе почувствовать великий дар.

– Слушай, сделай мне одолжение, а? Не поминай при мне этого филина. Мутит меня от него, от твоего мастера, и чем реже о нем вспоминать, тем лучше.

– Он тебя любит, Уолт. Он верит в тебя всей душой.

– Да пошел бы он со своей душой знаешь куда? Этот врун хвоста крысиного за так не подарит. Цыганский князь – вот он кто, и если у него и есть душа, в чем лично я сомневаюсь, так ничего там нет, кроме злобы.

– Цыганский князь? – Эзоп выпучил свои и без того выпученные глаза. – Ты правда так думаешь? – Эта мысль, должно быть, показалась ему смешной, поскольку он тут же схватился за живот и покатился от хохота. – Да, голова у тебя работает что надо, – сказал он, вытирая с глаз слезы. – С чего, скажи на милость, ты так решил?

– Ладно тебе, – сказал я, покраснев от смущения. – Допустим, он не цыган. Тогда кто же он?

– Венгр.

– Кто?.. – Я запнулся. Я никогда в жизни не слышал такого слова, и оно меня настолько ошеломило, что я утратил дар речи

– Мастер – венгр. Он родился в Будапеште, но с детства живет в Америке. Вырос он в Нью-Йорке, в Бруклине, а отец у него и дед оба были раввины.

– Это еще кто такие – вроде крыс, что ли?

– «Раввин» по-еврейски «учитель». Но на самом деле это что-то среднее между священником и правителем.

– Понятно, – сказал я, – вот оно что. Тогда все понятно, а то! Значит, он хуже цыгана, этот твой Доктор-Черные-Брови, он жид. Хуже жида быть не может, как их только земля носит.

– Смотри, чтобы он не услышал, – сказал Эзоп.

– Я знаю свои права, – сказал я. – И слово даю, не позволю собой помыкать какому-то там еврею.

– Полегче, Уолт. Ты сам напрашиваешься на неприятности.

– А эта ведьма, мамаша Сью? Она что, тоже жидовка?

Эзоп покачал головой и перевел взгляд в пол. Голос у меня звенел такой яростью, что он не решился дальше смотреть мне в лицо.

– Нет, – сказал он. – Она сиу. Ее дед был родным братом Сидящего Быка, в молодости она выступала в шоу Буффало Билла «Дикий Запад» и ездила без седла лучше всех.

– Издеваешься, – сказал я.

– И в мыслях не было. Все, что я рассказал, истинная, чистая правда. Ты живешь под одной крышей с евреем, индианкой и негром, и чем скорей ты с этим смиришься, тем легче тебе будет жить.