Сергей Юрьенен - Беглый раб. Сделай мне больно. Сын Империи

— Я? — Отчего-то мама смутилась. — Я преждевременно. В пятнадцать.

— И я тогда же. Джульетта нас опередила, да? У нас был в классе мальчик — золотая голова и, кстати, русский. На почве общих интересов мы как-то незаметно потеряли голову и… — Женщины снисходительно посмеялись. — Нет, он не женился на другой, но и меня в жены тоже, разумеется, не взял. Так, являлся. С пирожными из «Норда»… Он высоко взлетел, куда выше, чем я, рядовая тягловая лошадь. Поэтому в сорок восьмом, когда проклятый азиат спустил на нас свору псов во главе с Лысенко, его ничто не спасло. Даже орден, который ему дали за пенициллин во время войны. Арестовали и…

Мамина рука легла на колено горбуньи.

— Неужели?

— Увы. Только в прошлом году пришло оттуда извещение, что он погиб еще в сорок девятом. Скоропостижно умер от инфаркта…

— Больное сердце было?

— Больное?! Оно было у него как авиамотор! Не будь наивной, Любочка. Вспомни Горького: «Если враг не сдается — его уничтожают». Обычно на допросах. Коваными сапогами.

Мама обернулась к нему:

— Ты не хочешь побегать?

— Нет, — мотнул головой Александр.

— Мне повезло, — продолжила горбунья. — Благодаря братцу, который в свое время выбрал ядерную физику. В эпоху наступления материализма на всех фронтах что, кроме мозгов, способно нас спасти — которые на штейн ? Его мозги, конечно строго засекреченные, спасли меня, когда срывали маски с иудеев. Я избежала ареста, меня даже из Ленинграда не выслали и более того — разрешили работать по специальности. Ботаничкой в школе. Так вот и смущаю половозрелых пионеров тычинками да пестиками… Ценой измены.

— Чему?

— Тому, за что любовник мой погиб под сапогами. Идеализму . Я ведь отреклась. И мне теперь гореть в аду. Не понимаешь?

Мама, виновато пожав плечами, вновь оглянулась на сына, мгновенно напустившего на себя безучастно-скучающий вид; он даже заболтал ногами в траве…

— И я не понимаю. — Горбунья расстегнула ридикюльчик, достала пачку «Беломора» и предложила маме, которая отказалась. Отлетела обгорелая спичка, потянуло дымком… — Мои лоботрясы шестиклассники схватывают на лету, но сама я ни понять, ни принять не могу. Не теорию, не практику мутации — себя, нелюбимую, принять не в состоянии… О Павлове ты слышала?

— А как же? Бедные собачки!..

— И о Мичурине, конечно?

— Яблоки с грушами скрещивал… Великий преобразователь…

Александр пришел на помощь маме, воспроизведя на память цитату с задней обложки его школьных тетрадок:

— Мы не можем ждать милостей от природы; взять их у нее — наша задача!

— Садись, пять, — съязвила обидно горбунья. — Если ты поймешь, Любовь, что эта вот формула, вбитая в мозги каждому ребенку в этой стране, под природой имеет в виду не столько яблоки с грушами, сколько фрукт неизмеримо более аппетитный, то ты поймешь все… Человека!

— Более аппетитный ?… — Мама оторопела.

— Ну да, для людоедов, — столь естественным тоном произнесла горбунья, что конвульсия ужаса на миг свела ему лопатки. — Дело в том, что брошен вызов самим началам: изменить человека. Всю человеческую природу вообще. Причем — в самые сжатые сроки. То, чего не удавалось никому в течение тысяч лет, необходимо выполнить, как пятилетку: в четыре года! А ты не смейся, не смейся. С этой задачей уже во многом справились. Какое, милая, у нас тысячелетье на дворе? Всего второе. А от Октября — всего-то навсего идет тридцать девятая годовщина. А мы? Между Сократом и Толстым две тысячи лет, но разве не нашли бы они общий язык? Нашли бы — риторический вопрос. Тем более что Лев Николаич древнегреческим владел… Но представь себе встречу Толстого с таким, скажем, властителем дум, как Фадеев Александр — твой тезка, кстати, — или кто там сейчас на роли маленького Сталина в литературе?… Под активным воздействием окружающей среды мы уже изменились.

Качественно! Но им — им хотелось бы иметь гарантии в необратимости нашей мутации к худшему. В чем Павлов с Мичуриным их горячо и уверили. Один — что нам привитое собачье истечение слюны становится врожденным вот уже у них, — кивнула она на Александра, который возненавидел ее сразу так, что язык высох. — Ну а другой, седобородый бес в Эдеме, — что вполне возможно преодолеть залог всего живого — консерватизм. Заверил их, что можно наладить серийное производство прогрессивных злаков, овощей, ну, и грядущих поколений… По технологии направленной изменчивости. Откуда и куда бы она направлялась — тут нам все ясно. Людоед уж потирал ручонки — как вдруг обломал зубы на генетике, о которой ты, Любовь, скорее всего, и слыхом не слыхивала; нет?