Сергей Юрьенен - Беглый раб. Сделай мне больно. Сын Империи

Чтобы не упасть вторично и не сломаться на этот раз, Александр поспешил спуститься на дно колодца самостоятельно. Там он сел на корточки, обхватил колени. «Возьми себя в руки, Александр», — говорит мама. Вот он себя и взял. И держал, не выпуская. Только машинально лязгал «снегуркой» по битому бутылочному стеклу. Надумав, он снова поднялся на коньки и впритирку к кирпичу пошел кругом. Р-раз! — руки провалились в пустоту, и Александр снова упал, но на этот раз удачно — сокрытый тьмой, в стене колодца был вход куда-то. Тесный. Александр опустился на колени. Вынул из кармана и надел варежки. Принагнул голову и, обшаркиваясь плечами, пошел на четвереньках навстречу неизвестности. Долго ли, коротко ли шел Александр, чихая от пыли, только путь ему преградила решетка. Железная.

Устроившись рядом с решеткой, он неторопливо и тщательно ее ощупал. Снаружи решетка должна была запираться на висячий замок, но — по халатности, на этот раз спасительной, — была заперта просто на алюминиевую проволоку, которую Александр, высунув руку, размотал.

Открыл решетку, выполз и поднялся на коньки.

Под землей он потерял ориентацию, поэтому был очень удивлен, что оказался вновь в подъезде собственного дома, куда на этот раз он не спустился, а поднялся из подвала. Он закрыл за собой дверь с надписью «БОМБОУБЕЖИЩЕ», выбил дверь подъезда, которая опять примерзла, и, подламываясь на лодыжках, вышел во двор.

Солнце и мороз. С трансформаторной будки посреди двора по-прежнему скалился череп над надписью «ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ». Щурясь на лед, он доцокал до коварной чугунной крышки, опустился на колени и, поднатужившись, столкнул ее в паз до конца. Поднял голову на окно в третьем этаже.

Оно было пустым.

Он набрал снегу, который рядом с люком хорошо лепился. Поднялся на «снегурки», размахнулся и влепил черепу снежком прямо в пустую глазницу. Заложил руки за спину, оттолкнулся и пошел выписывать круги по льду, сожалея только об одном — что любоваться возрастающим его мастерством некому.

Соседи по коммунальной квартире, капитан и капитанша Асадчие, пригласили их на День Советской Армии — двадцать третье февраля.

С порога Александр увидел, что капитан Асадчий не сдал после дежурства пистолет.

Как ребенка, его за стол не посадили. Просто налили стакан лимонада «Журавiнны». Иногда от этого лимонада у него была рвота, иногда понос, и на этот раз пить Александр не стал.

— Что ж, — сказал отец. — Приумножим боевой потенциал?

— Поехали! — сказал капитан Асадчий.

Офицеры выпили бутылку водки, их жены пили шампанское, а потом, поскольку патефона не было, стали хором петь песни Великой Отечественной войны, а также новые, про любовь, которые передают по радио в любимой программе Александра «По вашим заявкам»: Как много мы встречаем в жизни глаз. За хорошей дружбою прячется любовь. Помнишь, мама моя, как девчонку чужую я привел к тебе в дом, у тебя не спросив. Зачем смеяться, если сердцу больно, зачем играть в любовь и притворяться, когда ты день и ночь мечтаешь о другой… и еще, а в это время им невидимый Александр извлек «макарова».

Из негибкой кобуры, ремешком зацепленной за шишечку этажерки.

И — прижался к стене, прижимая «макарова» к животу. Он закрыл глаза и слышал, как в животе стучит сердце.

Это было его второе свидание с «макаровым». Первого в своей жизни, спрятанного отцом, вернувшимся со стрельбища, он снял со шкафа, подставив под себя два стула, один на другой, ножками на сиденье, а это было не просто — совпасть. А удержаться — еще сложнее. Оставив кобуру пустой лежать в пыли, он осторожно спустился на пол. Положив «макарова» на родительскую кровать, он разобрал стулья и задвинул их обратно под круглый стол. Подумав, он стащил со стола плюшевую скатерть и накрыл ею свой кабинет — большой картонный ящик. В боку была прорезана дверца. В этом кабинете Александр уединялся, читая и перечитывая свои первые книги. Это были очень интересные книги: «Устав строевой службы», «Устав караульной службы», «Танк», «Инструкция по противоатомной защите», «Легкое стрелковое оружие иностранных армий», «И. В. Сталин о военном искусстве», «Момент внезапности» и «Бдительность — первый долг воина». Еще здесь была винтовочная обойма с пятью патронами, увы, холостыми, старый полевой планшет, а также перочинный ножик, который Александр постоянно — чтобы придать ему воинственность штыка — держал в раскрытом состоянии. Итак, с «макаровым» в руке он влез в ящик, накрытый скатертью. Он сидел, согнувшись, и смотрел в сумраке на «макарова», преобразившего его правую руку. Потом «Макаров» повернулся и посмотрел в глаза Александра своей дважды окольцованной черной дыркой. Насмотревшись в дырку, он переложил пистолет в левую руку. Пальцами правой он крепко сжал косые черточки резьбы по обе стороны кожуха. Глубоко, прерывисто вздохнул и, задержав дыхание, стянул кожух, оголив ствол. До упора, а потом — неизвестно почему — «макаров» в этом состоянии зафиксировался. Дальше кожух не шел, но и обратно не надевался. Обезобразился «макаров». «Испортил я тебя», — подумал Александр и всхлипнул. Слезы закапали на погибший пистолет. Вдруг крыша-скатерть с ящика отлетела, и он весь, с пистолетом в руке, оказался как на ладони. «Дай», — опустилась мужская рука. Александр развернул пистолет рукоятью и вернул законному владельцу. Щелчок — и кожух покрыл ствол. Как просто! «И больше не трогай боевое оружие», — сказал отец — гвардии майор.