Анна Гавальда - Луис Мариано, или Глоток свободы

Его самого уже не было на свете, и Луи-Эсташ, решивший избавиться от свалки, которая удерживала его в доме, где ему больше не хотелось жить, передавал ей бразды правления: пускай теперь сама этим занимается. Пускай «спасает от смерти» это барахло, все, что здесь есть. Раз уж она убеждена, что нашла клад, значит, ей его и выкапывать…

Они уже обсудили некоторые пункты логистики и договорились насчет «бабок», как это называлось у Груцких, и теперь пили чай из белых фарфоровых чашек, которые были… гм… не такими уж белыми.

— Какая у вас красивая собачка, — польстил ей старик.

Ну до чего же приятна старомодная учтивость этих галантных холостяков былых времен!.. Луис Мариано мог похвастаться многими достоинствами, но сказать, что он красив…

— Это какая порода, позвольте узнать?

— Принц Мадридский.

— Ага… Чудесно… Совсем как собачки королевы Беатрикс, не правда ли?

— Э-э-э… ну да…

Желая отблагодарить старика за его любезность, она приказала своему беспородному принцу «служить». Луи-Эсташ пришел в восторг:

— О, малютка моя, Гаранс… Как же вам повезло… Согласитесь, он просто уморительный!..

В самую точку. Такой уморительный, что уморит тебя в два счета.

— Да-да, только, пожалуйста, не давайте ему слишком много сахара, — заволновалась она, — собаки от него слепнут.

Нет, ну надо же! Вы только послушайте, как наша мамочка печется о своем пусике!.. Она очаровательна, разве нет?

Пф-ф-ф!.. Молчите вы, банда ревнивцев!

Еще раз ей пришлось струхнуть перед пропускным пунктом при въезде на платную дорогу, когда выяснилось, что он сожрал ее талон и готов сожрать кассира вместе с его будкой, но после этого инцидента все пошло как по маслу. Солнышко сияло, она свернула с автотрассы и выключила радио. Луис Мариано гордо красовался в окошке, пуская слюни по ветру, ловя разинутой пастью тени платанов и громко оповещая о своем приближении потрясенных пейзан.

Она еще издали узнала колокольню, коров, булочную и автобусную остановку напротив. Странное ощущение… Столько всего случилось за это время — как будто целый век прошел, а их призраки — вот они перед ней, все четверо, совсем еще свеженькие, радостно машут ей навстречу.

Она нашла ключ и записку от Венсана под теплым от солнца камнем, отперла часовню и стала выгружать то, чем ей предстояло заниматься здесь, пока… пока что? — она и сама не знала… пока не вернется хозяйка замка?.. пока она не умрет от голода?.. пока ее работа по составлению и оцифровки архива не будет закончена?.. или пока ей не осточертеет деревня?., или пока она не выйдет замуж за лесника и не народит ему троих детишек?., или пока Луис Мариано не упокоится под старым кедром?.. или… Ну, ладно, там увидим. Сейчас она была полна уверенности в себе. Непривычное ощущение. В конце концов, жизнь — не такая уж мерзкая штука.

Ей было жарко, хотелось есть, хотелось пить. Картонные коробки еще были не разобраны, но она уже начала изучать их содержимое. Стоя на коленях перед алтарем, она сосредоточенно рылась в них, усталая, счастливая, и благодарила сама не зная кого. Витражи играли разноцветной мозаикой на ее плечах и руках, Луис Мариано лежал возле пианино и терзал хвост ящерицы, не пожелавшей играть с незваным гостем. Вдруг она заметила, что пес насторожился, и сразу поняла, кто к ним пожаловал. Но притворилась, будто ничего не видит, и еще с минуту продолжала копаться в коробке, потом наконец подняла голову и, обращаясь к дарохранительнице, бросила:

— Эй, Ноно… Когда тебе надоест глазеть на мою задницу, тебя не затруднит принести нам пару банок пива, а?

Первая книга Анны Гавальда — «Мне бы хотелось, чтоб меня кто-нибудь где-нибудь ждал…» — имела ошеломительный успех и была переведена более чем на 20 языков. Но настоящий бум начался с публикации романа «Просто вместе».

«Глоток свободы» — роман о том, что бывает, когда забываешь об условностях, пытаясь быть собой.

В новой редакции — новые главы.

Боже, до чего красивый рассказ, сплошное удовольствие и безобразие, как это умеет делать Гавальда, когда пишет что ей вздумается, по интуиции и вдохновению.

Непревзойденная по живости письма и звучной яркости диалогов, Анна Гавальда своим пером касается вовсе не пустяков. В искрящуюся свежесть жизни, как апельсиновую цедру, она добавляет толику горечи; рисует радости и их изнанку, мечты и то, что не сбылось. Гавальда еще никогда не писала настолько «по-гавальдински».