Вера Колочкова - Слепые по Брейгелю

Нет, ну как он мог?! Что это вообще было? Помрачение рассудка, хоть и временное?

В дом к Валентине он не пошел, ночевал в машине. В бардачке надрывался мобильник… На рассвете замолчал. Подумалось сквозь сон — может, это Валино упорство иссякло, а может, батарея села. Надо подремать еще пару часиков до рассвета и идти в дом, выяснять отношения. С Валентиной этот подлый номер не пройдет — исчезнуть по-английски. Она же не Маша, она из-под земли достанет. Так тебе и надо… Спи пока, сил набирайся…

«Черный во-о-о-ро-он… Что ж ты вье-о-ошься… Над моею голово-о-ой…» — выводил Павел так ладно, что у нее нежной тоской сжималось сердце. Набрала в грудь побольше воздуху, подхватила визгливым фальцетом, конечно же, не попадая с ним в такт: «Ты добы-ы-чи не дождешься, черный во-о-рон, я не тво-о-ой…»

Икнула громко, стыдливо прикрыв рот ладонью. Нет, пусть лучше один поет, а она будет слушать и всхлипывать, вытирая пьяные сентиментальные слезы. Да! Напилась, а что делать? Впервые в жизни напилась, по-настоящему! А главное, ничего страшного не случилось, и запахом коньячным не подавилась, и наизнанку от него не вывернуло. Наоборот, хорошо стало, душевно. Голова побежала куда-то сама по себе, душа раскрылась цветочком. Ах, как Павел поет, как же ему подпеть хочется… Жаль, ей медведь на ухо наступил. А так бы… Ух! Черный во-о-рон…

— Маха, давай еще накатим! — скомандовал Павел, резко вынырнув из песенной строки и хватаясь за бутылку.

— Ой, Павел… А я, кажется, все… Сошла с дистанции. Мне голову уже не догнать.

— Да хрен с ней, с головой, пусть на воле погуляет! Вернется, умнее будет! Где твой стакан?

— Павел, побойся бога, это уже вторая бутылка! За третьей, учти, я уже не добегу, свалюсь по дороге. Представляешь, все будут идти мимо и запинаться об меня. Пьяная тетка лежит на асфальте — чего церемониться…

Она вдруг представила эту картину в красках — как об нее запинаются прохожие, и снова икнула испуганно. Сфокусировала на лице Павла уплывающий взгляд, вздохнула и ни с того ни с сего брякнула, хотя и не собиралась вовсе:

— А я сегодня к твоей в Приозерск ездила… Ты извини, адрес в паспорте подсмотрела. Не удержалась я, понимаешь? Ругать меня будешь, да?

— Ага… — коротко усмехнулся Павел, разливая коньяк по стаканам, — сейчас все брошу и начну тебя ругать. Давай уж лучше за мою жену выпьем, коли так.

— Не буду я за нее пить! — мотнула она головой так сильно, что хрустнуло что-то в шее, ойкнула, сморщилась от боли.

— Э… Ты поаккуратнее смотри с эмоциями-то, шею свернешь. Кстати, как она там? Видать, не шибко ласково тебя встретила, да?

— Не то слово… Дура она у тебя, Павел. Хищная жадная дура. Правильно, что ты ее бросил. Я б ее тоже бросила. И я ей так и сказала, между прочим! Я, говорю, на месте Павла тоже бы тебя бросила! Хотя она, по-моему, не особо по этому поводу огорчилась. Ой, извини меня, дуру пьяную! Я тебе больно делаю, да?

— Да ладно тебе, Маха, с реверансами. Я и без тебя знаю, что не огорчилась. Потому и ушел, чтобы еще больше не огорчать. Гордый я. Гордый слепой поводырь. Нет, правда… Иной поводырь живет и думает про себя — ох, какой я шибко зрячий! А жареный петух в задницу клюнет, и все… Уже и слепой… Да и всегда был слепой, как выясняется…

— Да. И слепому, бывает, жареный петух прозреть помогает. А потом выясняется, что он и не был слепым, просто глаза были закрыты…

— Это ты сейчас про себя, да, Маха?

— Да. Про себя. Знаешь, я в последние дни чувствую себя ужасно зрячей и смелой. Да если бы мне кто месяц назад… Ой, да какой месяц! Если бы мне кто неделю назад сказал, что я буду ставить уколы, рыдать над чужой умирающей собакой и сама, по собственной воле, поеду в другой город, чтобы продираться через глухие заборы к чужой совести… Думаешь, я бы поверила? Ха! Нет, это все про кого-то другого сказано, не про меня! Правда, я сама себя не узнаю! Сейчас проговорила словами, и хоть за голову хватайся — неужели это я, вечно перепуганная инфантильная Маша?

— А что, нравится смелой быть, да?

— Не то слово. Конечно, нравится. Будто новая шкурка на мне растет. А все благодаря тебе, между прочим. Если бы не ты…

— Не понял… При чем тут я?

— Ну как же? Это же ты меня… сподвиг. А самое главное, я очень тебе благодарна, что ты меня заставил. Ну, рассказать о том…

— Да помню, помню о чем. Не делай такого скорбного лица.

— Спасибо, Павел! Это только благодаря тебе.

— Слушай, прекращай, а? Десять раз уже произнесла — благодаря, благодаря! Сама ты «благодаря»! Между прочим, первый признак инфантильности — это потребность кланяться в пояс каждому якобы спасителю. Поняла?