Инна Александрова - Свинг

Тягомотно было и молотить подсолнухи. На работе этой всегда хотелось спать. Бил палкой с таким остервенением, что иногда по собственной руке попадал. Несколько раз в месяц приходилось быть пастухом. Стадо — двенадцать-пятнадцать коров — с двух улиц. Пасли по очереди, потому как пастухи не держались: платить по-настоящему было нечем. Выгоняли коров в четыре-пять утра. Выгонишь, а потом «уговариваешь» главную буренку, чтоб улеглась на землю. За ней ложились и остальные. Тогда и самому можно было доспать часок-другой.

Несмотря на четыре комнатки, как-то все было построено так, что спал на раскладушке, а стояла она «на ходу». Потому ночью, встав по нужде, все об нее спотыкались и с тихим матерком шли дальше. Просыпался, а заснуть снова на старом пальто — матраца не было — не всегда мог. Утром тело ломило.

Летний гардероб состоял из «семейных» трусов и сандалий, подошвы которых отец каждую неделю подбивал заготовками из мотоциклетных покрышек. Следы протекторов оставались на земле и явно указывали, в чей сад сегодня наведывались. Набеги совершали постоянно, хотя своих фруктов было полно. Но запретный плод всегда сладок.

Учился хорошо — лучше сестер. Тройку не считал отметкой. И кроме обычной окончил музыкальную школу по классу баяна. В технике, беглости пальцев не было равных. На всех смотрах выступал. И Дворжака, и Баха играл, а мечтал о фортепиано. Даже клавиатуру на бумаге нарисовал, на столе играл. Но денег на инструмент не было.

Все доброе и хорошее шло от матери, хотя она неграмотная была и выучилась читать и писать, когда мы уж стали взрослыми. Родители готовили ее в монашки и считали: учение ни к чему. А она взяла да и вышла замуж. Умной была замечательно. Мудрой. В доме за всем следила, потому что отец или бывал в отъезде, или болел. Был шофером-дальнобойщиком, как теперь бы сказали, ездил далеко в Россию, даже в Сибирь. Там однажды и простыл, да так сильно, что болеть стал без конца, а лечиться не шел. Мать своими средствами выхаживала. Первый раз в больнице его обследовали, когда уж огромная каверна была.

Мама работала только зимой на местной почте. Разносила телеграммы. Летом, весной, осенью — земля, земля, земля… Меня, единственного сыночка, младшенького, любила очень, но и я никогда не обижал ее, а став медиком, доставал самые дефицитные лекарства, когда начала хворать. И последнюю ее просьбу никогда не забываю: могилку навещаю, люблю жену и детей.

К врачеванию начал готовиться лет с восьми. У приятеля мать работала завхозом в больнице, приносила списанные медицинские инструменты. Зачем они ей были нужны, до сих пор не пойму. Но щелканье их обожал и на всякую чепуху выменивал у приятеля. Безбожно потрошил животы сестринских кукол: выбрасывал опилки, засовывал сухую траву, зашивал. Это называлось операцией. От отца здорово влетало — сестры жаловались, но с завидным упорством продолжал и продолжал свои эксперименты. В восьмом классе по учебнику одноклассницы, что стала учиться в медучилище, начал постигать хирургию, потому, когда поступал в институт, удивил экзаменаторов своими познаниями. Ничего, кроме медицинского, для себя не видел.

У отца брат двоюродный в Краснодаре был — не чета нам, богатый. По тем меркам, конечно. Приняли они меня на время вступительных экзаменов хорошо — поселили в гараже. Тетка объяснила: в гараже будет спокойней. А институт был «блатной». Весь Северный Кавказ в нем пасся. Я поступал без протекции. Видно, экзаменаторы что-то во мне учуяли. За проживание же в гараже да за бесконечный запах бензина пришлось еще отрабатывать на дядюшкином огороде.

Отец умер через два месяца после моего поступления, но хоть немного, да порадовался. Мать горевала, на что будет учить, но все-таки с трудом ежемесячно наскребала рублей сорок. Двадцать восемь была повышенная стипендия. На четвертом курсе уже вовсю работал медбратом, на пятом — фельдшером на «скорой помощи». Так что от материнских рублей тут же и навсегда отказался.

А недавно приснился мой город. Как же люблю его… Двадцать шесть веков насчитывает. Как Пантикапей известен с VI века до Рождества Христова. Жили вначале в его стенах милетские греки. Уровень экономики и культуры был очень высокий. В XIII веке поселились в нем татары, в XIV уступили место генуэзцам, потом турки его воевали, а уж в конце XVIII века, в 1771 году, пришли русские. Город стал первым российским в Крыму. Именно здесь окончилась в 1920-м кровопролитная Гражданская война, а во время Отечественной пережил он две оккупации. Разрушен был фашистами до основания. Потом такие люди, как отец и мать, его восстанавливали. Теперь большой — на сорок километров протянулся. От мыса Фонарь на северо-востоке до Камыш-Буруна на юго-западе. Не зря назван городом-героем: земля насквозь пропитана кровью.