Николай Удальцов - Модель

И о том, чем занимается человек, видимо, можно судить и потому, что он покупает в гастрономе.

А уж о мере пития мужчины продавщицы точно знают лучше, чем жены.

И пока я думал об этом, Энн прибавила:

— А еще они говорят, что ты рассказываешь интересно даже о том, что наша жизнь неинтересная.

Приятно узнать от красивой девушки, что среди Сократов нашего микрорайона я считаюсь не на последнем месте хотя бы в глазах продавщиц гастронома.

— Кстати, Энн, ты хочешь чего-нибудь выпить? У меня полный бар.

— Позже, — прошептала она, давая мне возможность обдумать то, что было сказано ей.

И прийти к выводу:

— Ну что же, Энн, мне придется…

— Что — придется?

— Постараться соответствовать тому, что обо мне жужжат…

…В тот момент я еще не знал, что эта молодая женщина способна осуществлять мгновенные перебежки между маленькой неосознанкой и умудренным опытом человеком, делящимся со мной своими мнениями и сомнениями и считающим меня — достойным этого.

А мне придется попытаться соответствовать не только тому, что обо мне говорят, но и тому, что обо мне думают.

И еще я не знал, что со временем мне придется попытаться соответствовать не только тому, чем она является сейчас, но и тому, чем она хочет стать будущем.

А пока я просто сказал:

— Давай обедать…

…Мы сидели за столом, ели бутерброды, пили чай, который она подкрепила рюмочкой джина из бутылки, путешествовавшей со мной по Тунису, и разговаривали никак и ни о чем.

Энн накинула на плечи мою рубашку, но лифчик не надела и рубашку на груди застегивать не стала; и это оставляло поле для моих фантазий.

И ее почтишняя нагота делала ее слова искренними — и это было мне комплиментом: если женщина считает, что мужчина заслуживает того, что перед ним можно не только быть голой, но и рассказывать о своей судьбе — значит, мужчина стоит и первого, и второго.

Энн умела ангелировать любую ситуацию так, что мне хотелось соответствовать. И я подумал: «Хорошая женщина та, которой мужчине хочется стать лучше, чем он есть на самом деле».

Ее рассказ, как и очень многие рассказы, начинался с предисловий; и о том, куда заведет меня ее история, я поначалу не думал.

А она, оказывается, уже думала обо мне:

— Ты всегда питаешься всухомятку?

— Не всегда; но иногда меня это вполне устраивает.

— Хочешь, я стану готовить тебе? — Вопрос Энн был настолько неожиданным для меня, что я ответил тем, что первое пришло мне в голову:

— Хочу.

— А кто у тебя убирает?

— Когда кто… — пожал я плечами, но добавил совершенно честно:

— Зато бардак я навожу у себя всегда сам.

— У тебя очень интересно, но пройтись по твоей мастерской веником все-таки не помешало бы.

Найми меня. — Об этой возможности я совсем не помышлял и ответил молчанием. Хотя и недлинным, но таким, что Энн сумела прервать его ходом своих мыслей — мыслями женщины, которой уже приходилось «снимать угол»:

— Не волнуйся. Я не стану претендовать ни на твою жилплощадь, ни на твою жизнь.

Просто мне нужны приработки.

Петр, если ты можешь позволить себе не экономить на себе, ты, по-моему, человек обеспеченный.

Давай я у тебя буду работать.

Только не подумай, что я хочу залезть к тебе в карман.

Я бы хотела заработать деньги на жизнь и на учебу, — она сделала ударение на слове «заработать», а потом продолжила, словно оправдываясь за свою судьбу:

— Мы ведь сюда приехали с мамой потому, что там, откуда мы приехали, оставлять ее было нельзя. — Это был мой первый доступ в ее судьбу; если, конечно, не считать того, что произошло между нами час назад:

— Но если тебе сейчас самому трудно, я могу помогать тебе просто так.

Я, слава богу, имею работу.

Наверное, в те далекие времена, когда Всевышний награждал благодарных ему тучными стадами, а не направлял их из провинции в Москву работать продавцами в гастрономы, такая благодарность была уместной, но сейчас я промолчал, оставив последние слова Энн без комментариев.

— Энн, тебе сейчас трудно держаться на плаву? — Ответ на этот вопрос был мне понятен и без вопроса, и я задал его только для того, чтобы услышать подтверждение.

Но ее ответ оказался не банальным:

— Трудно, но у меня есть один повод делать это.

— Какой?

— Обратной дороги нет. — Эти ее слова отозвались во мне ворохом мыслей, которые вылились в одно единственное слово:

— Прости.

— За что? — спросила Энн; и я ответил словами, которые были не песней, а декламацией: