Хосе-Мария Гельбенсу - Вес в этом мире

Лучше мне вернуться сегодня.

Ладно. Все, что я сказал, правда, и для того, кому не нужно работать в понедельник, это вполне логично, но сознаюсь: дело не в этом. Просто я хочу, чтобы ты осталась. Видишь, я честен: я очень этого хочу.

Я знаю.

Тогда подумай как следует. Подумай, пока мы не дошли до маяка. Большего я не прошу, и я не стану тебя удерживать. Вернее, нет: если ты все-таки будешь настаивать на отъезде, я постараюсь разубедить тебя, но идеальным способом — так, чтобы ты не ощущала, что тебя принуждают, и в то же время не смогла бы отказаться.

Это было бы прекрасно, но я хочу уехать.

До маяка. Туда и обратно. Если нет, мы простимся здесь.

Здесь? Но моя машина и все мои вещи у тебя. Ты же не заставишь меня идти за ними одной…

Это будет твоей карой. Я расстанусь с тобой здесь, на дороге к маяку, после того, как мы в последний раз пойдем и вернемся вместе. Я попрощаюсь с тобой с улыбкой в глазах и скорбно сжатым ртом.

Моя кара — это ты.

Видишь, маяк при дневном свете выглядит очень просто: это всего лишь механизм, как автомобиль, подъемный кран или какой-нибудь блок. Ночью же он становится таинственным — он превращается в послание, в биение сердца, в предостережение.

Островок одиночества.

Это поэтическое видение: одинокий, нелюдимый смотритель, в штормовые дни оторванный от всего мира, странное, романтическое существо, выбравшее жизнь отшельника… он предупреждает об опасности, которой грозит берег, он ведет во тьме корабли, этот человек, существующий на границе между сушей и морем, и принято считать, что он владеет мудростью, порождаемой размышлениями в одиночестве. Это замечательный образ для разных стихов и поэм, однако в наши дни он стал просто механиком, а вскоре будет управлять — если уже не управляет — всем своим хозяйством, сидя за компьютером в своем комфортабельном, уютном доме, вдали от порывов ветра и ударов волн. Наше время не оставило места ни приключениям, ни поэзии: оно глубоко прозаично. Приключения отступают, воображение — всего лишь предохранитель, который время от времени перегорает, чтобы защитить от любой аварии нашу тупейшую реальность.

Ты похож на тех, кто мародерствует на развалинах.

Да что ты. Я не извлекаю из развалин никакой добычи. Я смотрю, вижу и говорю себе: слава богу, что я никого не привел в этот мир и что он не оказался вынужден жить в нем — такого я не пожелал бы и своему злейшему врагу.

А я, напротив, привела в этот мир два существа — так же, как в свое время привели меня.

Тебя, как и меня, привели сюда просто по инерции.

А я своих дочерей — нет.

Потому, дорогая, что вы, женщины, способны зачинать жизнь. Мифология ассоциирует вас с землей.

Ты столько учился лишь для того, чтобы прийти к этому выводу?

Нет. Это очевидный факт. Заключение же означает приход к решению, что ты не хочешь производить на свет себе подобных, брать на себя ответственность за приход новых человеческих существ в этот бесчеловечный мир.

Это уже говорил Жан-Поль Сартр [25] Жан-Поль Сартр (1905–1980) — французский писатель, философ-экзистенциалист и публицист. .

Который был довольно несимпатичным типом, но моей породы.

Твоей породы? Ну и шутник же ты.

Знаешь, давай оставим эту тему: я считаю некорректным рассуждать об этом с человеком, у которого есть дети. Так вот, я рассказывал тебе о маяке: в наше время маяк днем — просто машина, но зато ночью по-прежнему превращается в тайну.

Да, но на этом мысу мы открыты морю… как бы это сказать… открыты всем своим существом — всем своим обнаженным существом. Море — тайна и днем, и ночью, и мы присели здесь, чтобы всмотреться в него. Как сказал Китс:

Видишь? Это единственное, что я чувствую, находясь здесь, и это прекрасно. Несмотря на все то, что сейчас давит на меня, несмотря на тревогу и тоску, пронизывающие меня всю, это кажется мне прекрасным и единственным. И с каждым моим вздохом оно снова и снова кажется мне единственным и прекрасным.

Это говорит твоя романтическая душа.

Нет. Поверь мне. В оде Китса есть такое, что, выходя из романтизма, сливается с современностью. Разве ты не видишь, что, в конце концов, он говорит нам о мимолетности, о скоротечности? Однако это не гениальная констатация Бодлера [26] Шар ль Бодлер (1821–1867) — французский поэт, предшественник французского символизма. , когда он, ошеломленный и, пожалуй, даже зачарованный собственной дерзостью, интуитивно обнаруживает, что идея вечности для современного человека есть идея мгновенности: О toi que j’eusse aimée, ô toi que le savais! [27] О ты, кого я мог бы любить! О ты, которая это знала! (фр.).