Серж Чума - Вульгарность хризантем

— Опять наклюкался! — язвительно заметила супруга из темноты своего ложа и перевернулась на другой бок.

— Дорогая, я работал с документами.

— Писал о бельгийской заднице?

— Ты сегодня прекрасно выглядишь, мой майский розан! Новая прическа… Дорогая, эти бигуди тебе очень к лицу!

— Не замечала раньше, чтобы ты любил цветы и бигуди… И что же?

— Очень рад тебя видеть! Как дела в школе, мой идеал?

— Ты мне зубы-то не заговаривай! В школе глухо как в танке, от нее мне никакой пользы, кроме вреда! Просто кошмар! Это не ученики, а бандерлоги самые настоящие! Я им твержу о трагедии интеллигентного, но умного человека, почти дипломата, а Николаев в сочинении написал, что Родион Раскольников не хотел иметь, что имел, и поэтому убил старушку-наложницу!

— Умный мальчик, как тонко разобрался в ситуации! На отца очень похож. Быть ему, ангел мой, генеральным в Нью-Йорке…

— Хоть в Одессе, но что произойдет с российской дипломатией, когда в МИД придут эти недоросли? Скоро в дипломаты будут брать единорогов — хлопцев с хреном во лбу!

— Ангелина, дорогая, не переживай. Стоит ли беспокоиться! Я ведь тоже сначала пишу — потом думаю, а Центр другого ничего и не требует. Ты ведь знаешь, что мы сделали все, чтобы Родина разоружилась… К тому же, дорогая, в последнее время часто забываю, что написал. Маразм, мой ангел, — вот наша награда за многолетний дипломатический труд! — с грустным пафосом произнес Снегирь и обнял боевую подругу сзади.

— Не прибедняйся, Аланчик! Ты ведь у меня практически Державин, а по бабам бегаешь не хуже солнца русской поэзии, мерзавец. Нам ли, милый, быть в печали?

— Ангелочек, ты не посмотришь мой отчет?

— О нючёпингском поприще? Рассказываешь всем, как приходил из сауны в перьях?

— Не язви, прошу тебя, Ангелина! Ну сколько можно вспоминать об этом невинном контакте по заданию Центра? В конце концов, не мог же я поставить под вопрос дееспособность российской дипломатии!

— Уже час ночи, милый! Охота мне твои каракули разбирать?

— Лапочка, сдать все надо к полудню, а у меня, как говорится, еще конь не валялся!

— Ладно, неси. Только не дыши на меня, а то такой аромат извергаешь, хоть закусывай!

— Эм-м-м! — неистово промычал Алан Петрович. Он неожиданно для самого себя вспомнил, что, застегивая пальто, положил отчет на капот «мерина»… Утеря секретных документов — поганое недоразумение, стратегическому партнеру не пожелаешь! При этой мысли Снегирь вскочил с постели, натянул брюки, буквально «на скаку» надел блейзер и, сверкая волосатой грудью, выбежал во двор. Шерсть на груди и спине взволнованного Алана Петровича была столь густой, что без рубашки в нем вряд ли можно было признать интеллигента. Примечательно, что этот фактор здорово помогал в его насыщенных отношениях с женщинами. Ангелина Сергеевна, сообразив, что муж о маразме в целом не шутил, паниковать не стала, а только вновь открыла для себя Пруста и закурила для порядку сигарету.

Все, слава богу, обошлось. Снегирев нашел отчет целым и почти невредимым — к нему, вероятно, проявил интерес лишь один из соседских котов, сделавший пометки на страницах… Муза, чтобы хоть как-то успокоить друга, чистосердечно призналась: «Аланчик, мой меховичок! Тебя готова читать всегда и везде… Плевать я хотела на эту скандальную критику!»

Война не менее абсурдна, чем мир. Сначала войны зарождаются в умах и лишь затем выплескиваются страданиями на поля сражений. Война и мир — это состояние души, настроение времени, мода на жесткость и ненависть или слабость и любовь. Война особенно нелепа и страшна, если придуманный по случаю или прихоти враг не может подставить другую щеку и обречен на унижение навязанным миром. В такой войне побеждают «нищие духом»…

Министерский самолет вылетел из Женевы с трехчасовым опозданием — ожидали окончания бомбардировки, обсуждали детали предстоящих переговоров, пили коньяк и кофе со сливками. За отсутствием других кандидатов российский дипломат и переводчик Никита по собственному желанию вызвался помочь благородному делу. Он немного волновался: дома остались жена и сын. Провожали новобранца в аэропорт всем любимым до слез коллективом. В самолете Никита сразу же удобно устроился в министерском кресле, в самом центре российско-швейцарской делегации, летевшей на войну. Министр промолчал и, учитывая молодость и неопытность попутчика, великодушно уселся рядом. Прощаясь с любимым сотрудником, посол вежливо попросил министра: