Норман Льюис - От руки брата его

— Раз вы так на это смотрите, сэр, больше нам сейчас говорить не о чем. Мне остается только пойти и доложить начальству.

Джонс направился к велосипеду, и тут майор окликнул его:

— Вы ведь из Кросс-Хэндса?

— Совершенно верно, сэр. Констебль Джонс.

— Прекрасно. Завтра я играю в гольф со старшим констеблем. Не премину сказать о вас словечко-другое.

— Воля ваша, сэр.

Отец Джонса был третьесортный спирит-медиум, и загробный мир в его видениях представал таким жалким, так походил на тупое, безрадостное существование богом забытой уэльской деревушки, что это надолго вселило в мальчика мучительный страх смерти и обесценило в его глазах необъяснимый дар отца. В нем росло отвращение к этой странной способности, которая вроде бы перешла к нему по наследству. Он замечал куда больше, чем ему хотелось, был жертвой изменчивых настроений и предчувствий. Для полисмена все это представляло серьезное неудобство.

Вот и сейчас: он ехал на велосипеде по ухабистой, размытой дождями дороге, что спускалась по южному склону Пен-Гофа, и, едва завидев «Новую мельницу», ощутил в себе нежеланный дар Джонса-старшего. Приземистая, уныло-серая, нескладная постройка эта, казалось, источала едкий дух несчастья и заражала им все окрест. Да здесь все фермы такие, пытался уверить себя Джонс. Здесь не меньше десятка ферм, на которых живут убого, нищенски, лишь тем, что удается взять у горы Пен-Гоф. Пять, шесть, десять поколений вырастали здесь в таких условиях, при которых истинная добродетель оказывалась непозволительной роскошью, а мелкие пороки, такие, как скаредность и толстокожесть, приходилось возводить в добродетели, именуемые бережливостью и стойкостью. Медиум malgré-soi [5] Поневоле (франц.). . Джонс ощущал в воздухе этих мест запах злосчастья и тщетности всех усилий, столь же явственный и неистребимый, как запах выгребной ямы. Подъезжая к «Новой мельнице», он старался не замечать взлетевшую сороку — предвестницу беды, и ворону на коньке крыши, и букет цветущего терновника, выставленный в одном из окошек нижнего этажа, словно бы для того, чтобы умилостивить злые силы.

Колеи стали глубже, и он снова слез с велосипеда и обошел пруд. В жидком иле под ветвями плакучей ивы, усыпанной желтыми пушистыми сережками, что-то привлекло его внимание. Из грязи всплыл раздувшийся труп кошки, и в придачу к запаху стоячей воды потянуло падалью.

Джонс вкатил велосипед во двор, стукнул разок в дверь, слегка побарабанил по ящику для писем и не успел еще отнять руку, как дверь отворилась, хотя шагов он перед тем не слышал, и на пороге показалась Кэти.

— Миссис Оуэн?

— Да. Заходите, пожалуйста.

Губы ее при этих словах сложились в подобие улыбки, но глаза из-под опухших, покрасневших век глядели отчужденно. На ней был халатик из плотной дешевой ткани. Волосы ее, неуложенные, впервые за много лет оставленные без ухода, напоминали выцветший нерасчесанный парик. Кажется, только вчера она стояла за прилавком в магазине «Маркс и Спенсер» и он покупал у нее шерстяные с нейлоном носки. Она изменилась до неузнаваемости — и далеко не к лучшему. Уподобилась здешним обитателям, в которых Пен-Гоф задавил душу живую. В предвоенные годы, до того как прекратился экспорт людей из Уэльса в Англию, стоявший на втором месте после экспорта угля, она уехала бы в Лондон и стала бы служанкой либо проституткой. И еще вопрос, жилось ли бы ей хуже, чем сейчас.

— Прошу прощения за беспокойство, миссис Оуэн, — сказал Джонс, — но нынче утром кто-то позвонил по автомату в бринаронский полицейский участок и сообщил, что на «Новой мельнице» что-то стряслось. Мы не очень-то верим таким звонкам, но все-таки должны наведаться, посмотреть, все ли у вас в порядке.

— Нет, у нас ничего не случилось, мистер Джонс. Вы ведь мистер Джонс, да? Но все равно, спасибо, что заехали.

Из кухни вышел Брон.

— Это мистер Джонс, — сказала Кэти. — А это мистер Брон Оуэн, мой деверь.

— Мы уже знакомы, — сказал Джонс.

— Не хотите ли чайку? — предложил Брон.

— Нет, спасибо. Вы очень любезны. Но у меня еще много дел.

С новым интересом и со всей возможной осторожностью Джонс приглядывался к Брону. Когда они встретились в прошлый раз, Брон был просто мелкий нарушитель закона. А теперь он, выходит, опасный преступник. На вид парень тихий. Чуть ли не робкий. Такого трудно представить с револьвером или с ножом.

Джонс увидел в нем себя, только помоложе и покрепче, — молодой человек, на чьем лице обнаружится печать интеллекта, когда волосы поредеют и отступят от лба. Но сейчас он вовсе не отличался привлекательностью, какую разглядел в нем Джонс, — длинная наклейка над левой бровью придавала ему даже некоторую вульгарность. Должно быть, он нравится женщинам: едва он вошел, и в Кэти, и в самой атмосфере комнаты что-то изменилось. Надо думать, она с ним спит.