Анна Матвеева - Девять девяностых

В трубке смеялся человек. В его смехе не было ничего от ликования торжествующего злодея, нежной радости маленькой девочки или угодливого хмыканья подхалима. Это был всё тот же «похохот» молодого человека, с довольно-таки мерзким подстаныванием в финале.

Максим вылез из-под мокрой от пота подушки. Смех за стеной звучал теперь непрерывно, как будто в записи — его прокручивали снова и снова.

Перов со всей силы саданул кулаком в стену — и тут же охнул от боли.

Ответом стал новый приступ смеха.

Макс натянул брюки, прихватил трусы с валютным карманом и выскочил из номера. Со всей силы начал барабанить в соседнюю дверь.

Ему никто не ответил.

— Открывай, — кричал Максим. — Опен зе до, сука!

— Эншульдигун, — из-за двери пятнадцатого номера выглядывала дамочка, та самая, что ела с мужиком в шарфе из одного горшка, а потом потеряла перчатку. — Вас ист лос?

— Я спать не могу, — сказал Максим. — Он ржет там и ржет. Как лошадь.

— Ихь ферштее зи нихьт, — сказала дамочка. Она была в кружевном, как из морозных перьев и папоротников, халатике.

— И я вас нихт, — кивнул Макс. Он словно увидел себя со стороны — голый по пояс, в руке — трусы, полные денег. Молотит в дверь, за которой, судя по всему, никто не живет.

Но кто смеется-то? Кто не дает коню спать?

Дамочка пожала плечами и закрыла дверь.

Максим пошел к себе. Прислушался — вроде бы тихо. Он свернул из газетной бумаги что-то вроде «турундочек», как говорила мама, вставил в уши и снова лег. Подушка была всё еще влажной. Максим перевернул ее на другую сторону и начал думать про Наташку.

Проснулся он утром, в комнате было светло и жарко, как летом.

Посмотрел на часы — восемь. Вчера администраторша что-то объясняла ему про завтрак — слово «брэкфаст» Макс не без труда, но всё же опознал.

За стеной — тихо, как в гробу. Гость Зюрика не отказал себе в удовольствии подойти к ней лицом, если можно так сказать, к лицу и гаркнуть что есть мочи:

— Дрыхнешь, гаденыш?

Так в кошмарах Перова орали на новобранцев украинские прапорщики.

Стена не ответила.

— Ха-ха-ха, — мрачно сказал Максим.

Картинка над кроватью — портрет очередной коровы — закачалась, будто бы от смеха.

Еду подавали в нижнем этаже, на столиках были церемонно расставлены чашки с блюдцами, разложены вилки с ножами и полотняные салфетки, свернутые, как птичий хвост. Булок и хлеба — сколько угодно, и маленькие баночки с джемом, и тоненькие пластинки сыра, и яблоки в плетеной вазе. Два чайника и кофейник, кувшин с апельсиновым соком… Макс набрал себе полную тарелку снеди и уселся под мужским портретом — художник с палитрой в руках с ужасом смотрел в тарелку Максима, где лежал добрый десяток булочек. Хорошо, что у Макса была с собой сумка — точнее, пластиковый пакет, в который вошел еще десяток. И сыр в фольге, и яблоки, и джем. Так он легко продержится до следующего завтрака, а вечером уже — обратный рейс и кормежка в самолете.

— В нашей покупке — крупы и крупки, — бормотал Максим, наливая себе кофе в огромную чашку без ручки. Эти чашки стояли рядом с двумя стеклянными конусами, заполненными ярко-желтыми хлопьями, похожими на кукурузные палочки.

Максим Перов был очень хорошо воспитанным юношей. Нельзя откусывать от булки, греметь приборами и хлюпать соком. Этикетности, которыми мама обогащала его детство, вдруг всплыли в памяти — как желтые хлопья в плошке с молоком на столе у соседки. Макс не сразу признал в ней вчерашнюю кружавчатую дамочку.

— Морген, — холодно выплюнула она.

Максим пробормотал что-то в ответ и сосредоточился на еде — как на интересной книге, которую хочется дочитать до конца. Особенно рассиживаться было некогда, человечек от Сигова зайдет ровно в десять. При слове «человечек» Максу представлялась фигурка из детского конструктора, о котором он безрезультатно мечтал с третьего по пятый класс.

Коридоры в гостинице были устланы мягкими ковровыми дорожками, ворующими звук шагов. Макс шел, помахивая пакетом с булочками.

Под дверью соседнего номера лежал белый длинный конверт. Наполовину — в коридоре, наполовину — в комнате смеха.

Комната смеха молчала, как приличная.

Мы, из будущего, можем подтвердить — ни до, ни после описываемых событий у Максима Перова не было желания влезть в чужие дела или присвоить чьи-то тайны. Первый и последний раз случился в тот самый день. Макс наклонился и потянул конверт к себе. В этот самый момент дверь номера напротив открылась и Максим увидел давешнего господина при полном параде — в костюме, очках и длинном шарфе.