Нэнси Хьюстон - Обожание

Мама явно беспокоилась — ах-ах-ах, а вдруг она перестанет нравиться своему красавчику? Что, если с довеском в лице враждебно настроенного сына и туповатой дочки она для него не та, что вчера?

Они уселись на лестнице позади дома, и я, глядя одним глазом в телевизор, прислушивался к их разговору. Мама рассказывала Космо, как прожила пятнадцать лет в приемной семье Марсо в деревне неподалеку отсюда. Эту историю, ваша честь, я знаю наизусть. Наизусть.

В нашем районе так много приемных семей, но вовсе не потому, что здешние люди милосерднее или великодушнее жителей других мест. Они всего лишь беднее, а за взятого на воспитание сироту платят деньги. Во время войны даже жалкие две тысячи старых франков имели значение, не говоря уж о дополнительных рабочих руках в доме и в поле… Марсо обращались с Эльке — тогда ее звали иначе — как с родной дочерью, то есть они с ней не цацкались.

С самого начала века Марсо были арендаторами на ферме. Большая, работящая, семья цеплялась за жизнь с невероятным упорством: деды, бабки и родители вкалывали, дети готовились занять их место. Мужчины проводили весь день в поле, со своими верными лошадками или волами, похожие на них молчаливой непокорностью. Вечером у этих честных трудяг не оставалось сил на разговоры — они выпивали свою дозу анисовки, съедали миску рагу и, шатаясь от усталости, отправлялись спать. А женщины ведали деньгами и вели бесконечные разговоры.

Маленькая Эльке быстро поняла те немногие, но неоспоримые принципы, которыми руководствовались дамы Марсо: Бог и Церковь — чушь и россказни, загробного мира нет, есть только земная жизнь, и ее смысл и суть составляет работа. Чтобы выжить, нужно работать в поте лица своего, и точка. (Добрая половина фраз, которые произносили дамы Марсо, заканчивались именно этим словцом — и точка.) Маленькая парижская сиротка включилась в работу. Она научилась резать и ощипывать цыплят, доила коров, шила перины и набивала их пухом, а в июле даже помогала на сенокосе. Она не была несчастна, но молчаливый прагматизм этой семьи ее не устраивал. Как только что заметил Ливанский Кедр, фермерам некогда любоваться красотами пейзажа. А юная горожанка Эльке питала к природе истинную страсть — чувство привитое матерью и усугубленное чтением романов XIX века.

Мой отец, ваша честь, питал отвращение к деревне, мать же была здесь несказанно счастлива. Ей все тут нравилось. Головокружительные кульбиты ласточек в июне, рыбы, выпрыгивающие в воздух над зеленой гладью прудов, задний двор, где неугомонно гудели и жужжали насекомые и пробирались в траве юркие ящерицы, хриплое кваканье лягушек по ночам, долгие томные вечера последних дней лета, серебристые переливы трепещущих на ветру тополей, вороньи посиделки в ноябре, ледяная изморось, которая раз в четыре-пять лет окутывала каждую веточку каждого дерева, так что все сверкало, как в сказке. Больше всего ее восхищало, как стремительно меняется окружающий мир в конце октября: тянущийся к югу клин серебристых журавлей, желтеющие на глазах папоротники, алые кисти ягод на рябинах, стук падающих на землю каштанов, аромат созревающих груш, терпкий вкус свежевыжатого яблочного сока, изысканные оранжево-зеленые узоры на тыквенной бахче и смачное чавканье сапог по грязи…

Приемная семья была глуха к красоте, и это печалило душу девочки. Марсо видели то же, что видела она, но это никак их не меняло. Еще хуже было то, что они не слышали звучания слов, твердо уверенные, что земля должна питать людей, а речь — обозначать факты и события, и точка. Однажды Эльке сказала им, что слово кувшинка — очень красивое, а они в ответ раздраженно пожали плечами: кувшинки — это божеское наказание! — так они сказали. Во-первых, они привлекают лягушек, во-вторых, затягивают поверхность пруда и рыбам не хватает кислорода, следовательно, от них следует избавляться. Эльке не понимала, как можно быть такими приземленными. Мечты, раздумья — все, что маленькая взбалмошная шляпница научила ее любить в самом начале жизни, ничего здесь не стоило и воспринималось как какая-то уродливая форма религии. Так же относились и к чтению. Романы? Пустая трата времени — в них одни выдумки, они отвлекают людей от настоящих проблем. Для большинства смертных проблемы — всего лишь часть текущей жизни, но для этих людей, утративших Бога и ничего не обретших взамен, они составляли ткань бытия, суть, основное содержание жизни. Проблемы могут быть серьезными и ничтожными, потенциальными и реальными, нашими и чужими: несчастные случаи, непогода, болезнь и гибель людей, животных и урожая — о них говорят все время, они снятся по ночам, над ними можно одержать временную победу, но они возникают снова и снова, и это даже радует, ведь именно проблемы придают смысл существованию.