Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

— Какая плоская, поверхностная мысль, какой стыд для иудаизма, — бескомпромиссно отрицал отец сочинение Теодора Герцля «Государство евреев».

Как ни странно, именно дед ее удивил:

— Евреи любят мечтать, и вся теория Герцля — не более, чем мечта, — стучал он тростью, — но я ценю его душевное мужество. Герцль осмелился встать против императора-антисемита, жена которого еще более антисемитка, чем сам император…

Прячась за портьерой, она таяла от счастья, ибо комплимент деда Герцлю воспринимался ею как комплимент ей самой. В эти минуты она прощала деду все его грехи. Особенно то, что он смеется над ней, называя ее «рабанит» — этаким раввином женского рода. Как все в доме, он отказывался называть ее ивритским именем — Наоми. Да, она знает, что дед вышучивает все это сионистское предприятие, но, при этом от всей широты души жертвует Еврейскому Национальному Фонду.

Все эти внутренние противоречия рождают одну мысль за другой, и недовольство собой растет с каждым днем. Воспитатели говорят о чуде еврейской семьи, ее стойкости и чистоте супружеских отношений. Движение отрицает свободную любовь без обетов супружеской верности. Но и просто объятия, похлопывания ей неприятны. Несмотря на все ее старания, в подразделении ее считают странной. Она невольно услышала разговор двух воспитанников:

— Кто может дружить с ней? Не понимаешь, о чем она говорит, и она не понимает, о чем говорим мы.

Больше всех клевещет на нее Рени, которой вовсе не стыдно, что Бертель пишет за нее сочинения.

Господин Прагер, депутат Рейхстага, употребил все свое влияние, чтобы перевести дочь из обычной школы в престижную гимназию. Как и другие одноклассницы, весьма средняя ученица Рени использует неумение малышки Бертель сказать «Нет!» И все они используют ее способности.

Бертель в последнее время находится в постоянном напряжении. Она рассказала о своих бедах в письме знаменитому психоаналитику. Она объяснила Зигмунду Фрейду, что ее выходки привели к смерти отца, и она страдает от чувства вины и тоски по нему. Рассказала о недовольстве собственной жизнью. Она хочет осваивать страну Израиля, но в Движении ее все время критикуют. Она боится, что ее не выберут в кандидаты на подготовку к репатриации. Но пока ответа нет. Бертель подолгу пытливо вглядывается в портрет отца, написанный художником Шпацем, другом ее сестер. Мысли ее улетают в Вену: быть может, на почте не знают полного адреса Фрейда, и потому он не отвечает на ее письмо? Прошел уже месяц, и неожиданно она почувствовала, что стала взрослеть.

Воспитатели в Движении отвергают курение и алкоголь, расслабляющие тело и душу. Ведь революционеров время от времени могут сажать в тюрьму. Поэтому нельзя допустить, чтобы революционер страдал из-за своих вредных привычек.

Бертель не раз критиковали за аполитичность. Но она настаивала на том, что у нее нет никакой мотивации к работе во имя построения коммунизма, и вообще ей не интересна политическая утопия Карла Маркса. Не лежит к нему ее сердце. Конечно, следует действовать во имя общественной справедливости и нельзя издеваться над пролетариатом. Но ей претит поверхностная мысль о том, что любой капиталист рассматривается как существо, приносящее непоправимый урон рабочему классу.

Бертель не нравится ее образ жизни. Если бы ее авторитет среди товарищей был повыше, она бы исповедалась перед своим подразделением во всех своих грехах, даже тех, которые она скрывает, чтобы не думали, что она находится в оппозиции. К примеру, она не совсем понимает, почему им запрещены экскурсии в Потсдам. Гейнц и Лотшин выразили недоумение, когда она отказалась поехать с ними в это столь любимое ими место. Они сидели на кухне, у кухарки Эмми, и Бертель разразилась длинной речью, главным образом, чтоб убедить саму себя, что запрет, в основном, справедлив с точки зрения морали:

— Еврей, а тем более, член социалистического движения, не должен посещать Потсдам. Это ведь центр протестантской церкви и символ милитаризма.

Слово за слово, она повторила слова вожатых и добавила:

— Но хуже всего, что там находится центр имперской власти, ужасная и угрожающая, мелкобуржуазная цитадель, защищающая консервативный образ жизни, как будто не была провозглашена Веймарская республика и в стране не установлена власть демократии.

Она добавила, что коммунисты устраивают демонстрации в Потсдаме напротив дома кайзера, но эхо их протеста тут же исчезает, как будто его и не было. Более того, известно, какая там свирепая антисемитская атмосфера. Потому евреи не устраивают мероприятия в известном всем огромном зале Потсдама. И еще она напомнила сестре и брату, что туда не ступает нога деда, жившего во время монархии, и также вел себя и их отец.