Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

Любимая Германия трогает сердца верных ей граждан, но не сердце Бертель. Она ищет новую идентичность с помощью тети-сионистки, которая внесла дух еврейства в их дом. Она рассказала Бертель о зажигании субботних свечей, о молитвах, которые возносит еврей Творцу мира, о праздниках Израиля и законах кашрута. Эту последнюю тему она связала с печальной главой истории еврейского народа. Свиную кожу враги Израиля использовали для унижения евреев. Евреи, привлеченные к суду, вынуждены были преклонить колено на свиной шкуре перед судьей еще в дни инквизиции, в восемнадцатом веке.

Семья и сердится, и смеется. Бертель берет в свою комнату тарелку, вилку, ложку и нож. Согласно законам кашрута, она ест яйца и картошку, и не касается трефного мяса. Бертель сочиняет утреннюю молитву, пока не научится молиться на иврите. Тетя услышала ее молитву и сказала, что еврейство у Бертель в крови. Лотшин засмеялась. Бертель стояла в центре своей комнаты и читала сочиненную ею молитву:

Для любимого брата Бертель тоже сочинила молитву. Гейнц выслушал ее и все же сдержал смех.

Садовник Зиммель наморщил лоб.

— Бертель, Бога нет.

— Есть Бог на небе, — возразила она.

Бертель готова стоять насмерть во имя Творца мира.

Она набросилась на Бумбу, который ворвался в ее комнату во время молитвы. Бертель отвешивала поклоны в сторону востока, как учила ее тетя Ревека.

— Нет Бога ни на небе, ни в аду, ни в раю.

Спор накалялся.

— В небе только облака, — кричал Бумба.

— Откуда ты знаешь? Ты был там?

— Но это всем известно.

— Кто тебе об этом сообщил?

— Отец. Он сказал, что это ясно: Бога нет.

Бумба вышел из себя. Ходил по дому и всем говорил, что в голове Бертель расшатались болты.

Бертель постоянно размышляет о существовании Бога. Тетя говорит о Боге, как о реальности, окружающей человека, но ее Бог меняет облики и форму. Бертель кусает губы. Она не знает, что это — Бог — в самом деле. Это ее пугает, и она хочет поговорить об этом с отцом. Фрида договорилась об этом с Артуром и готовит девочку к беседе: расчесывает ее густые запутанные волосы, заплетает косы и предупреждает:

— Не серди отца, не изматывай его своими глупыми вопросами. Избавь его от своих сумасшествий.

Собирает ее косички в бархатную сетку и продолжает:

— Говори мало, Бертель. Дай отцу говорить и помалкивай.

Фрида вытирает нос девочки своим белым передником и ведет по винтовой лестнице наверх, в кабинет отца.

Бертель волнуется. Тетя сказала, что еврейская девочка обязана уметь читать молитвы на иврите, но, быть может, отец отнесется к ее вопросам так же, как Гейнц. Когда она сказала ему, любимому своему брату, что хочет учить иврит, он насмешливо ответил:

— Оставь эти глупости. Древнееврейский язык сегодня просто архаичен. Я сказал отцу, что тетя Ревека кормит тебя глупостями.

Бертель ничего не ответила, уверенная в том, что он ошибается. Тетя Брин поет и говорит на иврите. Обиженная, пошла она к садовнику за советом.

— Так должно быть. Это язык евреев, и он достоин того, чтобы ты его учила, — поддержал старик девочку.

Перед кабинетом отца Бертель наклонилась, чтобы завязать распустившиеся шнурки туфель, и безмолвно приказала себе быть твердой сердцем. Ей понадобятся все душевные силы, чтобы уверенно стоять перед отцом, зная, как она боится его, ибо он кажется ей чужим.

— Хозяин, я привела девочку по вашей просьбе, — Фрида поправила ей бархатные ленты, закрепляющие косы и, выйдя из кабинета, закрыла за собой дверь.

Бертель сделала поспешный книксен и слегка наклонила голову в поклоне. Отец сделал вид, что не заметил дрожание ее скул и подбородка, и едва слышного скрипа зубов. В животе у нее что-то переворачивалось и трепетало. Как солдат в строю, стояла она без движения, вытянув спину, не выдерживая отцовского взгляда, оценивающего ее внешний вид от головы до пят. Артур встал со своего места ей навстречу, придвинул к ней кресло и усадил ее как взрослую даму. Сердце ее стучало. Во рту было сухо, язык прирос к гортани, как бывало каждый раз, когда волнение пред встречей с отцом охватывает ее.

— Учительница иврита? Бабушка твоя знала иврит. И я его изучал, — удивился отец ее просьбе, открыл ящик письменного стола, извлек тонкую книжицу в черном переплете. — Смотри, это бабушкин молитвенник на иврите. Я помню все буквы, но много лет не читал тексты этих молитв.