Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

Тетя Ревека, тонкая и статная, стала героиней Бертель. Каждое воскресенье, в послеобеденное время, она подстерегает тетю и ожидает в нетерпении, когда та начнет ей рассказывать о халуцах, о природе и древних ландшафтах этой далекой страны, откуда она приехала. Кроме этого Бертель с особой приязнью относится к рыжему Эзаву, сыну тетки, и не только потому, что у него большие уши. Настоящее имя Эзава — Эзи, сокращенное от ивритского имени Эвиэзер. Но по-немецки Эзав — это свинья. И со всех сторон ему кричат: «Свинья, свинья!» Отец Бертель, который считает, что человек должен стоически переносить страдания, все же вступился за ребенка, которого дразнят.

— Кто обзывает твоего сына свиньей? — допытывается он у матери.

Но она уверена, что страдание является частью жизни, и Эзав останется Эзавом.

Каждое воскресенье Бертель нервничает. Час кофепития — «кафештунде» — приближается к концу: кофе выпито, остатки печенья — в блюдцах. Фарфоровая посуда складывается на подносы. Отец встает из-за рояля, за которым музицировал для гостей. Начинается разговор о знаменитых людях, главным образом, писателях — Томасе Манне, Гёте, Гейне. Гости покинули дом, но Бертель просит тетю Ревеку ответить ей на бесчисленные вопросы.

— Все это сказки! — дед повышает голос на свою маленькую внучку, чьи капризы, связанные с еврейством, начинают действовать ему на нервы: поглядите, как она ходит со сверкающими глазами, как будто заново родилась.

— Эта женщина, лишенная всякой привлекательности и худая, как жердь, смущает душу девочки! — предупредил он Артура и заявил, что этого не допустит.

В последнее посещение его усадьбы внуками, дед метал громы и молнии. Бертель с отвращением глядела на свиней, и все время говорила о новой своей стране, в которой живет дядя Вольф Брин.

— Ревека вскружила тебе голову! — не унимался дед, но Бертель не пряталась и не обижалась, как это бывает с ней.

Стоя перед ним, внучка провозглашала:

— Вырасту — уеду в Израиль!

Артур глубоко вздыхает: сионистский вирус у дочери ослабеет, но есть и положительные стороны — она начала ощущать связь с окружающим миром, выходит из своей раковины. Лотшин не очень впечатляют изменения в сестренке. Тетка сбивает ее с толку своим сионизмом. Артур считает, что это следует прекратить. В своем кабинете он извлек из ящика стола карту, пальцем ткнул в точку и спокойным тоном сказал Бертель:

— Много лет тому назад здесь в этой крохотной точке была родина евреев. Это называется историей и принадлежит прошлому. Сегодня этому не придают никакого значения.

— Это не принадлежит прошлому. Ты ошибаешься! — вскипела Бертель. — Дядя Вольф живет в Палестине. Я верю тете Брин. У меня есть страна, а Германия — не моя страна.

— Бертель, сегодня это не более, чем сказка о наших прадедах. Святая земля Израиля всего лишь иллюзия, праздничная молитва, просьба об отпущении грехов, она принадлежит далекому прошлому. Если тетя Брин права, чего же она живет в Германии?

— А как же дядя Вольф?

Артур спокойно отвечал:

— Ты маленькая девочка. И не все понимаешь. У дяди Вольфа свои причины и обстоятельства. У дяди и тети Брин свое мировоззрение, отличное от наших взглядов. Ты — немецкая девочка, и все то, что тебе рассказывает тетя Брин, — мелочь, на которую не стоит обращать внимания.

Бертель решительно отрицает все, сказанное отцом. Она чувствует, что нечто, более сильное и незаурядное, пробуждается в ее душе. С того момента, как тетя сказала, что у нее есть своя родина и свой народ, что-то вспыхнуло в ней. Евреи и страна Израиля стали центром всех ее мыслей и чувств, а все остальное в ее жизни отошло на второй план.

— Прекрати свои глупости, Бертель! — сказала Фрида, видя, как девочка вскочила с постели, взяла карандаш и обвела им на глобусе кружком слово «Палестина», бормоча что-то о своем новом отечестве.

Бумба кривился и переминался с ног ни ногу у дверей комнаты Бертель:

— Она только и знает, что говорить глупости.

Взял черный карандаш, нарисовал толстые усы в кружке, обведенном вокруг Палестины, и залился смехом.

Бертель лежит в постели, погрузившись в размышления. Тетя Брин говорит, что у нее есть своя — хоть и пустынная — страна. Мужественные освободители земель изнывают там под тяжестью нечеловеческого труда. В той далекой стране у нее есть прадеды и праматери, есть свой священный язык и библейские пейзажи. Бертель слышит в своей душе песни той далекой родины, которые ей напевала на немецком языке тетя: