Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

Экономка взволнована. Она поймала за ухо Бумбу. Младший сын дремал около тайного прохода на детский этаж.

Потайной вход находится за шкафом. Мальчик подозрительно относится к подаркам от старших и к телефонным звонкам. Он следит за тем, как по ночам шкаф постоянно сдвигается с места, и старшие дети тайком прокрадываются в свои комнаты.

Артур не видит, не слышит и не знает ничего об этом вечно отодвигаемом шкафе.

Он и не подозревает, что после полуночи детки возвращаются из увеселительных заведений на Фридрихштрассе.

Фрида живет в вечном страхе ожидания. Дети посещают злачные места. Стриптиз, азартные игры, всяческие фокусники, куплетисты, распевающие скабрезные песенки и похабные куплеты, столь неподходящие для ушей молодежи из приличных семей.

— В наши дни необходимо следить за молодежью. В наши дни опасно шататься по улицам в поздние ночные часы, — намекает она главе семьи, пытаясь заставить его приглядывать за детьми. Но Артур задумчиво пропускает мимо ушей ее предостережения.

— Эта нравственная распущенность опустит мир в Преисподнюю, — не находит она слов для выражения своих чувств.

Содом и Гоморра царят в бесчисленных кабаре. Фрида возмущена откровенной обнаженностью женских тел, инцестом, сексуальной извращенностью в этих подвалах развлечений, изменами супружеских пар, развалом семейных ценностей, происходящих главным образом, в городской европейской среде. Фрида предчувствует катастрофу, а молодые ведут себя легкомысленно, снисходительно относясь к отжившему миру девятнадцатого столетия.

В воскресные дни дед в Берлине, и порядок в доме меняется. Фердинанд уступает ему место председателя детских собраний. Поднимаясь по винтовой лестнице, ведущей к любимым внукам, дед начинает петь, возвещая о своем прибытии внукам, плоти от его плоти. Оттиск с его черт проскальзывает в выражениях всех лиц, исключая Бертель. Младшая из внучек, она украдкой обращает на него взгляд своих черных глаз мышонка, моргает и отводит его от лица деда.

А он напевает куплет на берлинском сленге, намеренно искажая высокий немецкий язык, столь лелеемый их отцом:

Дед напевает, а Бертель не издает ни звука, выражая молчанием свой протест.

— Пой, Бертель, почему ты такая серьезная, — дед любовно тянет ее за косички, а она подпрыгивает и сердится.

Сленг действует ей на нервы, но патриоту деду наплевать на чистоту языка. Но это же некрасиво! Дед вносит в дом этот берлинский сленг. Бумба, пританцовывая, кружась вокруг Фердинанда и Гейнца, подпевая деду, который натачивает бритву на кожаном ремне и подмигивает.

Затем дед натягивает сетку на голову, чтобы сохранить форму прически и продолжает напевать:

Бертель уткнулась в книгу, чтобы не смотреть на напевающего деда. Старик улыбается всем, и сердце его полно радости жизни, словно он обнимает весь мир, который сотворен лишь для него одного. Ей так бы хотелось куда-нибудь спрятаться от шумного деда, столь отличающегося от спокойного и сдержанного отца. Бертель равнодушна и к внешности деда, так восхищающей близняшек. Дед элегантен от затылка до подошв. Он выделяется даже среди остальных мужчин, которые делают педикюр, носят элегантные костюмы и начищенные до блеска лакированные туфли ручной работы. Дед никогда не наденет обувь массового изготовления, даже если она выставлена в витринах сети магазинов «Лейзер», которые вырастают, подобно грибам после дождя, на самых роскошных улицах Берлина. Когда дед выходит в город, его положение в обществе сразу заметно окружающим. Он всегда одет по последней моде, в светлый серый костюм с ярким цветком в лацкане и белым шелковым носовым платком, выглядывающим из верхнего кармана отлично скроенного и выглаженного пиджака. Он всегда готов и к ухаживанию за женщинами и к деловым переговорам.

— Фрау, вы просто красавица! — дед заигрывает с молодой или не очень молодой дамой, встреченной им в пути. — Быть может, госпожа доставит мне удовольствие пообедать со мной в «Аделин».

Быстрота обращения ко все еще сомневающейся даме позволяет без паузы продолжать:

— Намерения мои чисты, семья моя очень занята, а я одинок…