Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

Германская патриотка Герда повысила голос до крика, когда Наоми уже второй раз осмелилась предложить ей покинуть Германию.

— Оставить наше отечество?! — Герда устрашилась самой этой мысли и стала похваляться своим общественным положением. — В нашем здании проживает нацистская семья. Глава семьи — эсэсовец. И, несмотря на это, между нашими семьями — истинно дружественные отношения. Мы ходим друг к другу в гости.

Наоми замолчала. Герда видела ее сомневающийся взгляд и пыталась навязчиво убедить ее, что страхи ее преувеличены, как и у всех, кто покидает страну:

— Ты не понимаешь, немцы любят евреев. Все это преследование только внешне. Наша связь с нацистской семьей доказывает это.

Жалкая квартира, зараженная преувеличенной любовью к ненавистникам евреев, пробудила в Наоми сильнейшее желание убежать от непрекращающегося словоизлияния Герды, но каждый раз она останавливалась у дверей. Герде было важно убедить Наоми в том, что жизнь ее в Германии прекрасна. Она открыто и подробно рассказывала ей о своих интимных отношениях с любовником-нацистом.

— Ты рискуешь, — сказала она, когда та распространялась о своих поездках в Грюнвальдский лес, где они занимались любовью.

— Я не боюсь. Он нарушает закон и он в моих руках. Он охраняет меня и мою мать.

Герда и ее мать не видят того, что надвигается на страну. Дед ушел на тот свет с осознанием горькой истины, что обманывал себя, уверенный в том, что он такой же гражданин Германии, как все остальные. Семье открылись глаза лишь после того, как им вручили два приказа: отказаться в течение трех дней от фабрики и продать их роскошный дом за жалкую цену важному чину нацистской партии, который положил на него глаз. Несчастная семья. Гейнц был освобожден из подвалов гестапо лишь благодаря нацистскому адвокату Рихарду Функе, который удовлетворил свою похоть с ее сестрой — красавицей Лотшин. Она заплатила своим телом за спасение жизни брата. Наоми вспоминает голос Рахели Янаит: «Евреи в диаспоре были изнасилованы со звериной жестокостью, но не сделали из этого никаких выводов». И голос этот схлестывается с голосом отца: «Ты немецкая девочка, как все немки!»

Страна Израиля священна, и голос Рахели побеждает все остальные голоса в ее душе. Да, она еврейка, израильтянка: так она отвечает смертельному страху, который овладевает ею на нацистской улице.

Доктор Филипп Коцовер стоит в своем офисе, не скрывая волнения.

— В стране Израиля есть уже своя промышленность. Страна Израиля — нечто весьма реальное. Это больше не мечта и ожидание Мессии, — говорит Наоми.

А он держит в руках, как настоящую драгоценность, две привезенные ему в подарок бутылки апельсинового сока фабрики «Асис» с надписями на иврите.

Филипп берет свой портфель и, вместе с Лотшин и Наоми, направляется в специальный суд по делам сирот, получить разрешение на деньги, завещанные Наоми. По дороге он все расспрашивает ее о событиях в еврейском анклаве. Она, чувствуя себя представительницей страны Израиля, описывает достижения сионистских предприятий, и глаза ее сверкают. Судя по ее расширенным зрачкам, жизнь ее в Палестине — сплошной мед, помня, что это земля, текущая молоком и медом.

— Филипп, ты — сионист, — взгляд ее упирается в его очки и медленно скользит к кончику носа, — Почему же ты не торопишься репатриироваться с семьей в страну Израиля?

— Я знаю подлинную правду, я знаю, что случится, — Филипп смотрит на свою подопечную, и взгляд его говорит, что он смирился со своим предназначением, — я буду последним евреем, который покинет Германию. Останусь, пока не выведу отсюда последнего еврея.

— А жена и дети?

— У нас единая судьба. Мы — семья.

Наоми почувствовала сильное сердцебиение. При посещении его дома, Филипп познакомил ее со своей симпатичной женой эмигранткой из Литвы. Не очень красива. Невысокого роста с квадратной, как и у него, фигурой. Первый его ребенок — двухлетняя дочь, и младшенькая, которой всего несколько недель от рождения. Как юрист, представляющий еврейскую общину перед гестапо, Филипп не может позволить себе эмигрировать из нацистской Германии. Он в отчаянии. После Олимпиады нацистский режим обрушится со всей силой на евреев. Это является основой нацистской идеологии! Евреи просто не осознают убийственность своего положения. Они сопротивляются мысли, связывающей облегчение их участи с годом Олимпиады. Они убеждают самих себя, что жестокое отношение к ним, не могло долго длиться. Его предупреждения — глас вопиющего в пустыне. Недостаточно того, что они не бегут — спасать свои жизни. Временное ослабление преследования евреев, тянет беженцев вернуться на свою любимую родину. Экономика Германии стабилизировалась и даже окрепла. Мероприятия, инициированные властью, увеличение производства, концентрация капитала и другие шаги, почти совсем уничтожили безработицу. Евреи сами себя обманывают, уверяя себя, что подстрекательская политика против них движется к завершению.