Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

Это иллюзия, которую рисуют евреи, бегущие от одного насилия к другому, отвечает про себя Наоми господину и госпоже Прагер. Лотшин и все еврейство Германии в опасности! Родители Рени сами себя обманывают.

Страна Израиля кровоточит. Пламя арабского восстания, вспыхнувшее весной 1936, вновь воспламенилось. Головокружительный экономический рост крепнущего еврейского поселенческого анклава и демографические изменения в нем привели к призыву арабского совета — сеять смерть и разруху в среде сионистов. Столкновения, убийства, перекрытие движения транспорта, поджог полей, выкорчевывание фруктовых садов, плантаций, диверсии на нефтепроводе из Хайфы в Ирак. Арабские лидеры изрыгают проклятья, с целью пробудить сопротивление, побудить к грабежам и убийствам. В еврейских поселениях гибнут люди, а в среде поселенцев разгораются бурные споры о путях сопротивления.

В кибуце Мишмар Аэмек большинство за сдержанность, за братство народов, несмотря на кровопролитие на дорогах. Руководство всего ивритского анклава также требует воздержаться от актов мести. «Из моральных принципов нельзя проливать кровь невинных арабов», — призывают Берл Кацнельсон и Давид Бен-Гурион. Часть анклава соглашается с этим, часть же клеймит слабость и беспомощность ивритского руководства. В диаспоре евреи не поднимали головы, и вот, здесь они снова не способны себя защищать. Чувство бессилия крепнет, и Бен-Гурион боится взрыва. Он призывает к сдержанности, боясь, что британцы не поддержат евреев. «Из политических соображений нам нельзя идти по пути арабов, если мы не хотим потерять над собой контроль из-за, в общем-то, справедливого недовольства и горечи, и неумения сдерживать себя».

Арабские банды сеют ужас, но положение несколько улучшается с появлением друга евреев, христианина, капитана Уорда Чарльза Вингейта, офицера британской разведки, который отметает начисто сдержанность и призыв к умеренной реакции ивритского руководства. В кибуце Мишмар Аэмек он начинает учить командиров отрядов «Хаганы» современным методам войны, о которых и не слыхали в анклаве. Он выходит из кибуца во главе спецподразделений, так называемых «огневых рот», в которых британские солдаты действуют вместе с бойцами «Хаганы», устраивая засады арабским бандам. Цель, поставленная бойцам Вингейтом, наносить удары по бандам в их же логове. Под покровом ночи он со своими бойцами тайно пробирается в арабские села, из которых выходили бандиты, жаждущие еврейской крови, захватывая их врасплох.

Мораль и уверенность в себе поселенцев укрепляется. Арабское восстание в разгаре, но, вместе с тем, феллахи украдкой посещают навес в кибуце Мишмар Аэмек, где ведутся дружеские беседы. Банды наводят страх на тех, кто сопротивляется их разбою и даже передают о них разведывательные данные сионистам. Из страха арабские крестьяне-феллахи сотрудничают с бандитами. Кибуц Мишмар Аэмек в тяжелом положении. Банды убийц ведут по кибуцу огонь и поджигают сосновую рощу: языки огня раздуваются сильным ветром и, буквально на глазах, пожирают весь небольшой лесок.

Чувства буквально захлестнули душу Наоми, хлынули в строки ее описания пожара. Написанный текст был ею прочитан людям кибуца и удостоился похвал. От кибуца Мишмар Аэмек она была послана, чтобы выступить на большом съезде Всеизраильского кибуцного объединения.

Ее порадовали восторженные отклики зрителей на сочиненное ею драматическое представление в честь праздника Хануки. Весь кибуц говорил о ее поразительных успехах в изучении языка иврит. Только бы они не узнали, что она — воспитанница молодежной репатриации — высоко ценит поэта-ревизиониста Ури Цви Гринберга, которого все кибуцное движение, поклоняющееся марксизму, считает истериком и ненавистником всего, что связано с коммунизмом и советской Россией. В последнее время он потряс кибуцное движение, объявившее ему бойкот, стихотворением, ругающим членов кибуца Мишмар Аэмек за идею сдержанности и позорное несопротивление арабским бандитам.

«Пустыня — на тебя, страна, на горы твои, на деревья, на младенцев твоих», — написал он, и внес глубокий раскол между собой и кибуцным движением.

Поэт вернулся из Европы в глубоком потрясении. Душевная буря терзала его, и он безжалостно резал всех священных коров, обвиняя лидеров ивритского анклава в том, что они ничего не предпринимает во имя спасения евреев Европы от надвигающейся воочию катастрофы. Со всех трибун он мечет громы и молнии, критикуя атеистический национализм и распространение марксистского учения, и еще предъявляет счет руководству анклава за его реакцию на арабские погромы. Объявление ему бойкота кибуцным движением еще более разожгло любопытство Наоми. Она специально поехала в Хайфу, чтобы приобрести его тоненькие, как тетради, книжки. Ночами, когда соседки по комнате засыпают, она усиливает свет керосиновой лампы и достает из-под одеяла эти запрещенные книжки. Гром и молнии, кровь и пламя в сочетаниях слов, в образах и метафорах — бросают ее в дрожь. Поэтические ритмы, и сама художественная эстетика стихотворений Ури-Цви Гринберга волнует ее, как стихи Рильке.