Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

Даже имя ее из ивритской песни вызывало у него стыд. Вдруг она решила в песне «Здесь, в стране, осененной праотцами нашими…», изменить слово «здесь», на — «там». И Бедольф ее поддержал. И вообще, в душе у Реувена созрело решение: покинуть движение скаутов, уйти в уличную борьбу. И, словно в насмешку судьбы, именно он, оппозиционер в молодежном движении, который не желает отставить классовую борьбу до отъезда в страну Израиля, чего требует движение, был большинством голосов, включая Бедольфа и Любу, избран представителем молодежного движения. От него ожидают отъезда на ферму по подготовке к репатриации в Израиль. Она же лезла вон из кожи, чтобы убедить инструкторов и воспитанников, что он недостоин такого почета — быть посланным в Израиль. И Реувен, подпольный коммунист, смотрит на Бертель свысока. Темная рубаха, голубой галстук и ботинки, подбитые гвоздями, которые, кажется, она вообще не снимает с ног, не лишат ее буржуазной закваски и не превратят в настоящего члена Движения. Даже щедрость ее, помощь нуждающимся товарищам, все ее старания не помогут ей стать пионером, посланным в страну, ибо есть в ней нечто чуждое, отличающее от всех.

Бертель борется с собой, желая быть как все, но ничего не выходит. На празднике, в честь юбилея движения, который состоится через два месяца, она не будет петь в хоре песню о земле Обетованной из оперы Верди «Набуко». Она будет стоять в стороне и петь про себя, боясь сфальшивить в хоре еврейских пленников Навуходоносора, мощном, пробирающем до костей. В тексте песни чувствуется гениальное дыхание пророков — Даниила, Иеремии и Захарии.

Печаль снедает душу Бертель. Но последние слова песни возвращают ей надежду. И она повторяет их шепотом:

Чувство одиночества и отчуждение от окружающих ее людей овладевает ею. Но чем-то добрым веет от проекта Мордехая Шенхави, которым она увлечена. Речь идет о создании макета из спичек кибуца «Мишмар Аэмек». Во время юбилейного празднества макет будет выставлен для обозрения.

Лето 1932. Бертель не отходит от Гейнца. Она делится с братом своим ощущением близящейся катастрофы. Кто мог даже подумать, что старик Гинденбург, президент Германии, пригласит в Берлин Гитлера. Президент ведет переговоры с «богемским капралом», как он презрительно называл этого выскочку, чтобы получить поддержку национал-социалистической партии. В массах установилось твердое мнение, что этой партии принадлежит в будущем власть в стране. И Гейнц испытывает облегчение, смешанное с тревогой, что дед не замечает события последних дней. Его радует, что младшая сестренка стала менее замкнутой, гуляет со своим подразделением в центре города, среди людских толп, вбирая в себя предвыборную атмосферу. Она крутится в этой толкотне, на перекрестках улиц, где висят огромные плакаты трех кандидатов в президенты — коммуниста Тельмана, действующего президента Гинденбурга и нациста Гитлера. И везде развеваются флаги конкурирующих кандидатов — красные с тремя желтыми стрелами, красные с черной эмблемой серпа и молота, красные с черной свастикой. Флаги развеваются на ветру под рев голосов людей, поддерживающих своих кандидатов.

Дед сердится. Бертель усиливает черную меланхолию Гейнца. «Ужас гуляет по городу», — новости об убийствах, грабежах, воровстве приносит девочка домой. Дед беспокоится за нее.

Нацисты видят, что сионисты поддерживают их идеи, призывающие евреев покинуть Германию и репатриироваться в страну Израиля. Но время от времени нацистская молодежь буянит перед клубом сионистской молодежи. Иногда прохожие останавливаются и пытаются внушить разбушевавшимся молодчикам, что не следует бить евреев. Вожатые дали указание воспитанникам не убегать, как зайцы, от нападающих, а вести себя с достоинством. Бертель стыдится. Она не сжимала кулаки, не давала сдачи, а только получала тычки и удары, ибо не сумела быть жестокой, как ее товарищи, которые отвечали кулаками нацистам.