Том Шарп - Новый расклад в Покерхаусе

– Вот именно, ошибку, – авторитетно подтвердил Кухмистер. – Не к чему молодежь учить – что хочу, то и ворочу. В жизни-то не так. Я, к примеру, не хотел быть привратником. Но жить-то надо. Если кто учился в Кембридже да получил степень, он что – особенный? Все равно ведь придется зарабатывать на жизнь.

– Вы думаете... – Каррингтон напрасно пытался остановить сошедший с рельсов поезд.

– Я думаю, профессора наши испугались. Струсили. Они говорят – рас-кре-по-ще-ние. Чушь. Это трусость.

– Трусость? – поперхнулся Каррингтон.

– Дают им степень за просто так, не исключают за наркоту, разрешают шляться чуть не до зари, водить баб, ходить немытыми пугалами. Да сорок лет назад попадись такой студент на глаза декану – мигом вылетел бы. И правильно. Э, да что говорить. Все позволено. Разве вот презервативника не хватало для счастья. Я уж молчу о педиках.

Каррингтон затрясся.

– Вы-то должны знать, – повернулся к нему Кухмистер. – Их купали в фонтане.

И вас купали, как сейчас помню. И поделом. Это все трусость. И не говорите о раскрепощении. Каррингтон безумными глазами взглянул на диспетчера в аппаратной, но программа продолжала оставаться в эфире.

– А взять хотя бы меня. – Кухмистер совсем разошелся. – За смехотворное жалованье трудился всю жизнь, а меня ни за что ни про что выкинули, как стоптанный башмак. Где тут справедливость? Говорите, все позволено? Хорошо. Вот и позвольте мне работать. Человек имеет право на труд, ведь так? Я им деньги предлагал, мои сбережения. Вы спросите Казначея, предлагал я или нет.

Каррингтон ухватился за соломинку.

– Вы предложили Казначею деньги, чтобы помочь колледжу? – оживился он, словно забыв о том, что минуту назад Кухмистер поведал миру о некоторых интимных фактах его биографии.

– Он сказал, у Покерхауса нет средств держать меня. Он сказал, они продадут Райдер-стрит, чтоб заплатить за ремонт башни.

– Райдер-стрит? Улицу, где вы живете?

– Где вся прислуга живет. Они не имеют права выгонять нас.

В профессорской Ректор и члены Совета в немом отчаянии следили, как рушится под гнетом обвинений репутация Покерхауса. «Кухмистер в Лондоне» взял верх над «Каррингтоном в Кембридже». Тоска привратника по прошлому оказалась куда сильней и правдивей. Журналист сидел в студии осунувшийся и обмякший, а Кухмистер ораторствовал, невнятно и косноязычно, как истинный англичанин. Он говорил о мужестве и верности, он восхвалял джентльменов давно умерших и бранил ныне живущих. Он говорил о славных традициях и дрянных новшествах, превозносил образование и порицал научные исследования, восхищался мудростью, но отказывался смешивать ее с ученостью. Он провозгласил право служить и право, чтоб с тобой поступали по-честному. Кухмистер не жаловался. Он звал к борьбе за легендарное прошлое, которого никогда не было. Телефоны Би-би-си разрывались на части. Миллионы мужчин и женщин жаждали поддержать Кухмистера в его крестовом походе против современности.

Казначей выключил телевизор, но члены Совета не отрывали глаз от погасшего экрана. Дух рокового привратника витал в комнате. Капеллан первый нарушил молчание:

– Своеобразная точка зрения, но боюсь, Фонд восстановления нас не поймет. Что вы скажете. Ректор?

Сэр Богдер сдерживал рвущиеся с губ проклятия и тщился сохранить хладнокровие:

– Вряд ли кто обратит внимание на зарвавшегося слугу. По счастью, у зрителей короткая память.

– Негодяй! Драть его надо! – рычал сэр Кошкарт.

– Кого? Кухмистера? – спросил Старший Тьютор.

– Телесвинью Каррингтона.

– Ваша идея, между прочим, – поддел генерала Декан.

– Моя?! Да вы же все затеяли!

Вмешался Капеллан:

– Зря его искупали. Боком вышло.

– Утром я посоветуюсь с адвокатом, – сказал Декан. – Мне кажется, у нас есть основания подать в суд за клевету.

– Я не нахожу повода прибегать к помощи закона, – возразил Капеллан.

При словах «помощь закона» сэр Богдер вздрогнул.

– Он специально подбирал вопросы к моим ответам, – возмущался Тьютор.

– Очень может быть, – согласился Капеллан. – Но где доказательства? И потом, пусть он отступил от буквы... Как вы выразились о нынешних студентах – «сборище балбесов»? Прискорбно, что это дошло до публики, но вы ведь действительно так думаете.

Через час свара была в разгаре, и Ректор, вымотанный до предела как самой передачей, так и злобой, которую последняя всколыхнула в его коллегах, покинул профессорскую и отправился через сад домой. Как бы передача и впрямь не повлекла за собой серьезные последствия. Впрочем, широкие массы привержены реформам, и репутация прогрессивного политика выручит его. И все же, что ему так не понравилось в собственном выступлении? Да просто он впервые в жизни увидел себя со стороны: старик, убежденно выкрикивающий абсолютно неубедительные банальности. Он вошел в дом и захлопнул дверь.