Кэтрин Вебб - Наследство

Однако в глазах у тети блестел отнюдь не испуг. Скорее возмущение или даже удовлетворение, словно она, сколько бы ни утверждала обратное, чувствовала себя победительницей.

Кэролайн смотрела в свою тарелку, где жир, натекший из жаркого, уже застыл неаппетитной коркой.

— Вы и прежде об этом говорили, тетя Батильда. — Голос Кэролайн звучал ровно и почтительно, но все равно тетушка вскинула на нее глаза.

— Если я повторяюсь, дитя мое, то лишь потому, что ты, как мне кажется, не слушаешь меня, — вздохнула она.

Щеки Кэролайн обдало жаром. Она поправила нож и вилку, ощутив в пальцах приятную тяжесть серебра. Чуть пошевелила лопатками. Спина, затянутая в тугой корсет, болела.

— И не ерзай, — добавила Батильда.

Обеденный зал в «Ла Фиорентина» был не в меру светлым, весь в окнах, запотевших от дыхания и пара, поднимавшегося от горячей пищи. Желтый свет играл и отражался в стекле, украшениях, полированном металле. Зима выдалась долгой и суровой, и вот теперь — как раз когда весна начала подумывать, не разразиться ли ей дразнящей неделей птичьего пения, цветущих крокусов и зеленой дымки, окутывающей деревья в парке, — над Нью-Йорком повисли холодные затяжные дожди.

Кэролайн видела свое отражение в зеркалах, каждое ее движение многократно повторялось. Смущенная повышенным вниманием к ее персоне, она зарделась:

— Я слушаю вас, тетушка Я всегда вас слушаю.

— Насколько я понимаю, слушала прежде, потому что была вынуждена. Теперь же, возомнив себя взрослой, ты меня полностью игнорируешь. Принимая самое важное решение в жизни, от которого зависит твое будущее, ты пренебрегаешь моим советом. Что ж, я могу только порадоваться, что моего бедного брата уже нет в живых и он не видит, что я не справилась, упустила его единственное дитя, — прошелестела Батильда с улыбкой мученицы.

— Вы не упустили, тетя, — пробормотала Кэролайн скрепя сердце.

Официант убрал пустые тарелки, подал сладкое белое вино на смену красному, поднос с пирожными. Батильда сделала глоток, оставив на бокале жирный отпечаток губ, а потом выбрала эклер с кремом, отрезала большой кусок, широко раскрыла рот, готовясь его съесть. Мучнисто-бледный двойной подбородок складками лег на кружевной воротник. Вид ее вызывал у Кэролайн отвращение, даже горло сжалось.

— Вы ничего не сделали, чтобы я могла вас полюбить, — прошептала Кэролайн так тихо, что слова потерялись в шуме голосов, стуке ножей и вилок. В воздухе висели запахи жареного мяса и супа, приправленного карри.

— Не бубни, Кэролайн. — Батильда покончила с эклером и вытерла крем, оставшийся в уголках губ.

Недолго. Теперь уж недолго, повторяла про себя Кэролайн. Не тетя, а настоящая крепость, подумала она со злобой, пирамида хороших манер и богатства, а что внутри? Чаще всего там сытная пища и херес. И уж конечно, никакого сердца, любви, душевного тепла. Кэролайн чувствовала, что вот-вот взорвется.

— Мистер Мэсси хороший человек… из уважаемой семьи… — начала она спокойным, рассудительным тоном.

— Моральные качества мужчины — вещь ненадежная. Корин Мэсси сделает из тебя простую рабочую лошадку. Ты не будешь с ним счастлива, — перебила ее Батильда. — Да разве может он тебя осчастливить? Он ниже тебя. Намного ниже… и по размеру состояния, и по воспитанию — во всех отношениях.

— Вы же едва с ним знакомы! — воскликнула Кэролайн.

Батильда бросила на нее испытующий взгляд:

— Будет ли мне позволено напомнить, что и ты едва с ним знакома? Разумеется, тебе исполнилось восемнадцать, ты можешь считать себя независимой, но не заслуживаю ли я уважения хотя бы за то, что тебя вырастила? Заботилась о тебе, учила…

— Вы растили меня на деньги, оставленные моими родителями. Вы выполнили свой долг, — довольно резко возразила Кэролайн.

— Не прерывай меня. Мы носим уважаемое имя, которое может обеспечить тебе хорошую партию здесь, в Нью-Йорке. И вдруг ты собираешься замуж за… крестьянина. И собираешься бросить всё и всех, кого знаешь, чтобы жить невесть где, в глуши. Нет, я в самом деле потерпела неудачу, упустила тебя, это очевидно. Мне не удалось привить тебе уважение, здравый смысл и правила приличия, несмотря на все усилия.

— Но я никого здесь не знаю, тетя. Почти… Только вас, — печально заметила Кэролайн. — А Корин не крестьянин. Он владелец крупного скотоводческого хозяйства, очень преуспевающего. Его дело…

— Его дело? Его дело — оставаться в глухомани, а не рыскать здесь, не охотиться за впечатлительными юными девицами.