Кэтрин Портер: Корабль дураков

Как хорошо было бы поверить вместе с простодушной и доверчивой фрау Шмитт, что все люди хотят только покоя и счастья, хотят, чтобы желания одного не мешали бы желаниям другого. Откуда же берется тогда дух зла, тот самый «бес извращенности», что причиняет не меньше бед, нежели войны и стихийные бедствия? «Царят на свете три особы, /Зовут их: Зависть, Ревность, Злоба./ Нет им погибели и гроба!» — утверждал в конце XV века Себастьян Брант, и последующие столетия не поколебали оправданности этих слов. Причин тому немало, но стоило бы осознать, что особый разгул низких страстей возможен там, где человеческое бытие долгие десятилетия было стиснуто до предела, где страшно напряжен быт и где ржавчина душевной всеядности и приспособленчества к вечно «трудным временам» разъедает последние скрепы нравственности. Так, примененный даже в самом первом приближении, конкретно-исторический анализ корректирует, если не вовсе опровергает, экзистенциалистские догмы.

Тенденция к разъединенности постоянно воздвигает перегородки между персонажами романа и служит, в глазах его автора, устойчивой характеристикой склада современной жизни. Черные тени то и дело ложатся между любовниками и супругами, ссорятся соседи по каюте, родители истязают детей, и даже два врачевателя, доктор Шуман и проповедник Графф, исполнены глухой подозрительности друг к другу. Но можно ли говорить, как это делают многие американские критики, о «безысходной мизантропичности» писательского взгляда? Следует ли соглашаться с тем, что содержание «Корабля дураков» полностью отвечает заявленному самой Портер перед началом работы над рукописью намерению «проследить драматический и в чем-то величественный процесс упадка личности в западном мире»?

Мрачные краски действительно преобладают в тексте произведения, которое, однако, не является ни философическим рассуждением, ни теологическим трактатом. Понятий «обобщенная личность» или «человек западного мира» для Портер-беллетриста не существует. Имея дело с множеством разнородных типажей, она не просто тасует эту карточную колоду, извлекая из нее все новые комбинации, а внимательно всматривается в характер и обстоятельства жизни каждого, стараясь не спешить со слишком категорическими и размашистыми суждениями.

«Корабль дураков» — это словно продуваемый ветрами эпохи идеологический перекресток, конкретное, художественно зримое воплощение плюрализма мнений, рожденных совокупностью социально-политических обстоятельств XX века. Пестрота человеческих заблуждений и упований, с которой сталкивается читатель, прямо вытекает из сути «переходного периода» между двумя историческими гомеостазами — промежутка, заполненного беспрецедентными потрясениями и конвульсиями.

Но где же и в чьих руках находится вечно ускользающая нить, ведущая к познанию истины? Чему отдать предпочтение — административному ли «орднунгу» капитана Тиле, зажигательным речам агитатора с нижней палубы и примыкающего к нему датчанина Хансена или же расплывчатому гуманизму миссис Тредуэл? Не стоит ли, однако, прислушаться к двум самым старшим по возрасту и самым опытным — судовому врачу Шуману и бывшему профессору философии Вилибальду Граффу? Оба они люди незаурядного интеллекта, оба страдают от неизлечимых болезней, и поэтому «последнее слово» каждого приобретает дополнительную нравственную силу.

Экзальтированный пророк Графф находится уже по другую сторону земных дрязг и суеты. Он одержим извечным стремлением мыслящей субстанции «существовать и дальше, пусть в ином месте, в ином облике, в иной стихии; существовать и дальше, хотя бы до тех пор, пока не получишь ответы на все вопросы и не довершишь все, чего еще не успел сделать». Эти пылкие рассуждения умеряет как бы сплетающийся с ними голос доктора Шумана, который, как психиатр и терапевт, слишком хорошо изучил людское племя, чтобы безоглядно присоединиться к любой из широковещательных утопий. Шуман не менее религиозен, чем Графф, но он не верит в автоматическую готовность первого встречного откликнуться на призыв к воодушевленному альтруизму. По сути, у некоторых его подопечных за душой нет ничего, кроме слепого эгоизма да бессердечной хитрости, и этого не вытравить никакими проповедями и социальными перетрясками. И в самом деле, вряд ли можно что-то поделать с убогим умишком, «бестолковым и беспокойным, точно мартышка в клетке», Лиззи Шпекенкикер, равно как и внушить представление о равенстве рас и религии ее неотлучному спутнику, коротышке Риберу.