Кэтрин Портер - Корабль дураков

— Не знаю, — довольно резко ответил доктор Шуман.

Капитан Тиле дернул головой, набычился, лицо его медленно багровело.

— Так я и думал с самого начала, — злобно процедил он. — Очень жаль, что ваше лечение ей не помогло. Как я понимаю, под вашим присмотром ей стало много хуже… что ж, доктор Шуман, всякая плоть — трава, как сказал пророк Исайя. Врачу не следует унывать от неудач.

Посреди этой речи доктор Шуман порывисто встал, а едва дослушав, коротко кивнул и удалился; он видел, что капитан взбешен и расстроен, но и сам кипел от еле сдерживаемого гнева и лишь много спустя мельком подумал, что у капитана, похоже, сильно подскочило кровяное давление.

После укола, который ему сделал доктор Шуман, Дэнни уже не стонал в полный голос и не грозился страшно отомстить Пасторе, но его распухшие губы и кончик носа, едва видные из-под повязки, превратившей его голову в огромный, как тыква, шар, всю ночь источали храп, бульканье, хриплое бормотанье. Дэвид вошел и остановился, его шатало и качало, он широко расставил ноги и, с трудом сохраняя равновесие, пытался понять, почему в каюте такой безобразный разгром. Глокен, жалкий и несчастный, чуть не со слезами начал умолять, чтобы Дэвид не спал ночь и ему, Глокену, тоже не давал уснуть. На этом корабле боишься за свою жизнь, никто не может считать себя в безопасности, все под угрозой — и невинные и виновные, невинные прежде всего…

— Не всегда невинные, — возразил Дэвид и с пьяной важностью широким жестом указал на Дэнни.

— Всегда, — в свой черед упрямо возразил Глокен.

— Ну, как угодно.

Дэвид дотащился до своей койки, рухнул лицом в подушку и отдался во власть опьянения. Сквозь волны тошноты он погружался все глубже в бездонные пучины забвения — и все же никак не мог потонуть. Его одолевал кошмар, все тесней смыкались вокруг пляшущие языки пламени, оранжевыми молниями вспыхивали какие-то мерзкие перекошенные рожи, безумные глаза, распяленные в беззвучном вопле рты. Дэвид перевернулся на спину, открыл глаза, вновь увидел нелепое убожество окружающего и услышал собственный громкий голос:

— Я уже дозрел до сумасшедшего дома!

— Что? Что такое? — тотчас откликнулся Глокен. — Не гасите лампу! Не спите!

— Ладно, не буду, — сказал Дэвид, — А вы спите. Все уже кончилось. Больше ничего не может случиться.

— Ох, откуда мы знаем? — простонал Глокен.

Но через несколько минут Дэвид понял, что горбун спит. Наконец он и сам уснул и через час проснулся с чудовищной головной болью, череп раскалывался на части, мучила отрыжка, жгла отчаянная жажда, а бунтующий желудок отказывался принимать единственных своих друзей — аспирин и холодную воду.

Дэнни тоже проснулся, но лишь изредка стонал; попросил пить, но не мог ни поднять, ни повернуть голову, чтобы выпить воды.

— Лежите вы тихо, черт возьми, да раскройте рот пошире, — сказал Дэвид. — Я волью вам немного воды, и вы проглотите!

Так и сделали, причем немало было бестолковой суеты, немало пролито воды. Дэнни давился и захлебывался, а Глокен умоляюще твердил:

— Bitte, bitte, bitte, дайте мне лекарство, герр Скотт, пожалуйста, мое лекарство, я опоздал его принять, bitte…

Дэвид подал ему лекарство, проглотил еще аспирин, пошел к умывальнику сполоснуться и, переодеваясь, спросил Дэнни, что с ним стряслось. Трудно шевеля разбитыми губами, Дэнни медленно поведал о своих злоключениях, как они ему представлялись, и такими словами, что Дэвид изумился: он-то полагал, что знает все слова и почти все их значения. Зачарованно вслушиваясь в богатую лексику Дэнни, он перестал было понимать ход событий, но тут из глубин бурного повествования выплыло имя Пасторы.

— А вы уверены? — переспросил Дэвид. — В последний раз, когда я ее видел, она удирала от вас со всех ног и порядком вас опередила.

— Я добрался до ее каюты, — прохрипел Дэнни, — а она выскочила и набросилась на меня со штукой, которой колют лед. Провалиться мне, это ее хахаль настропалил. Провалиться мне, он там был у нее за спиной. — Губы Дэнни задрожали и покривились. — Деньги-то она из меня вытянула, прорву деньжищ. Они все обдумали, играли наверняка, жулики, сволочи…

Дэвид решил, что с него хватит, и вышел, будто и не слыхал, как Глокен умоляет не покидать его. Пускай Глокен сам вылезает на палубу, а он, Дэвид, сыт по горло. Ссутулясь, ощущая слабость и тошноту, он уселся за свой столик. Кажется, впервые не хотелось есть, он пил кофе и с тоской ждал — хоть бы скорей пришла Дженни… а вдруг она не придет? — и против воли поминутно оглядывался, когда кто-нибудь входил в кают-компанию; противно было даже думать, что сейчас он ее увидит, но и ждать невыносимо, скорей бы она пришла! Наконец-то он придумал, что ей сказать такое, чтобы ей нечего было ответить. Пускай посмеет опять заявить: «Это была не любовь, Дэвид…» Баста, на сей раз ему плевать, что это было. Крышка, он со всем этим покончил, в Виго он высадится с этой посудины.