Джон Брэйн - Путь наверх

— А мне все-таки ничуть не холодно!

— Не спорь. Не то я поколочу тебя.

— Это будет только приятно.

Я подал ей руку, помогая подняться. Она встала на цыпочки и прижалась щекою к моей щеке.

— Джо, ты правда любишь меня?

— Ты знаешь, что да.

— А сильно?

— На сто тысяч фунтов,— сказал я.— На сто тысяч фунтов.

Хойлейк улыбнулся ослепительной улыбкой, обнажившей все его вставные зубы.

— Присаживайтесь, Джо. Сигарету?

Легкая тревога, которую я ощущал, пока шел к нему в кабинет, исчезла: он явно ничего не пронюхал насчет меня и Элис. А я немного опасался этого: ведь муниципальные чиновники не могут вести себя в свободное время, как им заблагорассудится. Над ними всегда довлеет тень ратуши. Мне приходилось слышать о женатых людях, которым было предложено либо прекратить связь, либо подать в отставку. Однако я не верил, что сегодня со мной может произойти что-то неприятное: я был счастлив, удача, казалось, шла за мной по пятам, как большой добрый пес. Я уже целый месяц встречался с Сьюзен, и воспоминание о том, что произошло вчера вечером, когда мы «сидели с детьми» у Сторов, все еще приятно щекотало мои чувства,— мир, который дарит такие радости, рассуждал я, не может быть ко мне жесток.

— Ужасная погода,— сказал я.

Хойлейк перестал чертить на промокашке и взглянул в окно. Шум дождя наполнял комнату, разрезая тишину пульсирующим ритмом.

— Эта долина — настоящая ловушка для туч,— заметил он и принялся перекладывать бумаги на столе несколько нерешительно, но с таким сосредоточенным видом, словно они могли сказать все за него, если правильно их расположить.— Вы очень быстро освоились с работой,— заметил он.

— Благодарю вас, сэр.

— Вы ведь уже полгода у нас работаете, не так ли?

— Совершенно верно,— подтвердил я, недоумевая, куда он клонит.

Вошла Джун с чашкой чая в руках.

— А, вот и чай! — сказал Хойлейк.— Принесите, пожалуйста, и мистеру Лэмптону чашечку.— Он отхлебнул чай с таким видом, точно пробовал что-то невероятно горькое. Джун тотчас вернулась, неся на этот раз мою собственную чашку вустерского фарфора, синюю с белым.— Очень красивая чашка,— заметил он.— Джун, видимо, к вам особо благоволит.

— Нет, просто это моя чашка.

— Вот как? Да вы сибарит! — Он потушил сигарету и закурил новую.— Ну-с,— начал он, откашлявшись,— сейчас, Джо, я расскажу вам немножко о себе. Я родился в Уорли и прожил здесь всю жизнь. Как и вся моя семья. Я женился на местной девушке и, должен сказать, не жалею об этом. Я знаю Уорли как свои пять пальцев. Даже гораздо лучше, потому что свои пальцы я совсем не знаю. И я знаю всех муниципальных советников. Особенно советника Брауна. Мы с ним вместе ходили в школу.

Он помолчал. Туман у меня в мозгу внезапно рассеялся, и сердце неприятно заколотилось.

— Вы на редкость хорошо себя здесь зарекомендовали, Джо. И я рад видеть, что вы совершенствуетесь в своих познаниях и сможете достичь в жизни еще большего. У нас ведь достаточно возможностей для продвижения. Люди редко задерживаются надолго в Уорли. Они переселяются в более крупные города. Там больше платят, но и жизнь там стоит дороже, так что человеку приходится делать выбор: либо жить в каком-нибудь грязном переулке, либо в фешенебельном предместье. Здесь, наоборот, жизнь куда приятнее: можно иметь квартиру в двух шагах от работы, а впечатление такое, точно ты в деревне. Вам ведь нравится здесь?

— Очень.

— Вот-вот! Вы очень разумны.— Он снова откашлялся.— Вполне возможно, вам будет не по душе то, что я сейчас скажу. В известном смысле вы даже имеете право на меня обидеться.

«Ну вот, сейчас начнется»,— подумал я. И постарался придать лицу застывшее, ни о чем не говорящее выражение.

— Чем вы занимаетесь в свободное время — ваше личное дело, Джо. Но, конечно, в границах допустимого, и, думается, мне нет нужды говорить вам, каковы эти границы.

— Кто-нибудь на меня жаловался?

Он поднял руку, словно предупреждая возможный взрыв возмущения.

— Я вовсе не это имею в виду, Джо. Ради всего святого, не истолковывайте моих слов превратно. Если говорить о границах… мм… приличий, то, уверяю вас, что вы их не преступили.

— Тогда в чем же дело? — Я злобно посмотрел на него, но мне не удалось поймать его взгляд: два глубоких провала на его лице, защищенные дымчатыми стеклами очков, были устремлены на меня, но мне казалось, что настоящие его глаза, точно мыши, бегают по сумрачному тесному кабинету.