— Продаваться за чечевичную похлебку в истории рода людского не ново.
К сожалению, Павел Грибов не сообразил, что именно в этот момент я поставила перед ним тарелку супа и положила ложку. Он беспокойно зашарил глазами по кухне, ища что-то родное и необходимое. Конечно, водку. И очень обиделся, что я заметила: этого божественного нектара на гонорары «Сей-Час-Же» можно купить больше, чем на оклад «Периферии». Ибо верно почуял, что я намекаю на его, а не на свой аппетит. Даже метнул в угол ложку и сымитировал уход. Но остался, все съел и выпил.
Как после такой веселенькой беседы можно было сказать Пашке о поездке в Волжанск? Я приняла на вооружение его же метод умолчания главного.
Москва в предзимье выглядела до чрезвычайности мерзкой. Я уныло уповала, что в Волжанске, тысячью верст ближе к югу, будет теплее и радостнее, но мечты мои на следующее утро завязли в сером тягучем небе, облепившем белый куб Волжанского вокзала.
В кабинете начальника пресс-службы областной прокуратуры Волжанска меня мурыжили часа два.
— Предупреждать нужно, — говорил тоскливый капитан, изучая мое удостоверение члена Союза журналистов России и не глядя в глаза.
— Не было времени, — отвечала я, вертя в пальцах диктофон и время от времени включая его с пистолетным щелчком. Капитан от этих бескомпромиссных звуков заметно дергался. — Командировка на два дня. Проще все на месте выяснить, чем заводить телефонные переговоры…
Он пытался соврать, что следователя, ведущего дело Савинского, на месте нет. Но все же с московским журналистом в провинции обходятся лучше, чем со своим. И капитан сдался, позвонил в прокуратуру.
Со следователем Сергеевым процедура представления друг другу прессы и юстиции повторилась с точностью до микрона: «Предупреждать надо…» — «Я уже объясняла вашему начальнику пресс-службы… У меня не было времени на прелюдию…» Потом пошли различия чисто технические: «У меня тринадцать дел одновременно в производстве. Четырнадцатое на подходе. У меня в голове к вечеру — каша! Пареная репа, не мозги! Что я могу вспомнить о деле двухлетней давности вот так, с бухты-барахты? Где мне прикажете материалы искать?» — «Обычно они в сейфах лежат в кабинетах…» — «Грамотная, значит? Представляете себе нашу работу?» — «С восемнадцати лет пишу про криминальные структуры…»
Поладили мы неожиданно. Я судорожно зевнула от вчерашней усталости и сказала невпопад:
— У вас в кабинете табаком пахнет. Можно закурить?
Следователь внезапно оживился:
— А я мучаюсь, чтобы даму не задымить… Можно, пожалуйте!
Такими чудесами полна работа журналиста. Братство курильщиков сыграло свою роль, следователь Сергеев прекратил кочевряжиться и перешел на человеческий язык:
— Очень меня не радует, что вы приехали сюда из-за этого дела! Это не единственный, конечно, «глухарь», но весьма неприятный. Все же покойный был значительной, по нашим масштабам, фигурой. Опять же журналист… Общественности хочется видеть в нем жертву режима, а данных за это, хоть вы меня застрелите, нет! А волну гонят! А мне прокурор за это — по шапке! Ищи подоплеку! Ну что я — рожу ему подоплеку политическую? Или там криминальную? И вот, когда я уже задолбался найти в этом висяке ниточки, приезжает журналист из Москвы и начинает с меня тянуть то, чего я и сам, хотите верьте, хотите нет, не знаю! Не зна-ю!.. Зачем вы сутки тряслись в поезде из-за нераскрытого дела?
— Я не из-за дела приехала, — с наслаждением закурила новую сигарету — не так в желудке сосало… — А из-за самого Всеволода Савинского. Я уже объясняла вашему коллеге из пресс-службы, что он был значительной фигурой не только в ваших масштабах. Может, вы удивитесь — но это был крупный поэт. Его в московских литературных кругах очень ценили. Вечер устраивали недавно… его памяти… хотели экспозицию делать в литературном музее… — вдруг святая ложь окажется правдой? — Мне не нужны ни доказательства вашей работы по раскрытию преступления, ни криминальная или политическая подоплека, ни подозреваемые, даже ваша версия не нужна, если не захотите ее открыть. Мне нужны голые факты: что известно о происшествии на пустыре. И на этот пустырь посмотреть. И с друзьями его повидаться. С родными поговорить…
— Ну, родных у него — одна мать… Ох, вы с ней поговорите… У меня она в памяти как образцовый человек в ступоре. Просто в коматозе была, когда я у нее пытался элементарные вещи выяснить… Нет, я, конечно, понимаю, что значит сына потерять… тьфу-тьфу… Может, вам больше повезет…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу