Джефф Дайер - Влюбиться в Венеции, умереть в Варанаси

На то, чтобы добраться до пьяцца Сан-Марко, такой пленительной на фотографиях или ранним утром и кишмя кишащей голубями днем, у него ушло довольно много времени. В юго-западном углу народу было особенно много. Особенно вокруг Джеффа. Слева на него кто-то просто откровенно навалился. Молодой парень — симпатичный, лет под двадцать, возможно, из Восточной Европы — изъяснялся на итальянском с таким диким акцентом, что Джефф в упор его не понимал. На нем были солнечные очки. Он еще раз навалился на Джеффа, продолжая болтать. Да что он такое несет? Понять было совершенно невозможно. Может, это был вообще не итальянский? Тут он почувствовал какой-то толчок с противоположной стороны, в районе правого бедра. Парень слева продолжал вещать на своем тарабарском языке, который мог быть совсем не итальянским. Что?.. Черт! Его же грабят! Джефф заорал: «Ladro!» [88] Вор! ( ит .) — и завертелся в толпе, расчищая вокруг себя место. Все глаза обратились сперва на него, а потом на говоруна и на его сообщника, которые уже спешно удалялись с места происшествия. Джефф проверил карманы. Деньги, проездной на вапоретто, пресс-карточка… Все было на месте. Неудавшиеся карманники еще были в поле зрения; им было явно не по себе от устремленных на них осуждающих взглядов. Джефф вдруг возликовал. Его попытались ограбить и не смогли. Чувствуя себя непобедимым, он завопил на английском в сторону этих двух албанцев или, может, сербов.

— Какие же вы карманники? Да вы мочу из вагины своей матери украсть не сможете!

Стоило этим словам вылететь у него изо рта, как ощущение непобедимости сразу испарилось. Оскорбление могло оказаться настолько серьезным, что… вдруг эти дикари воспылают местью, и их честь потребует, чтобы они вернулись и закололи наглеца, осмелившегося оскорбить их мать? К счастью, с их английским они, похоже, не поняли, что он там кричит. Зато пожилой итальянец рядом с Джеффом, по-видимому, оказался ценителем бранной речи, так как он одобрительно похлопал его по плечу, восклицая: «Брависсимо! Брависсимо!»

Начинающие преступники, перепуганные и вконец сбитые с толку, явно страшась линчевания куда больше, чем Джефф — клановой мести, ускользнули восвояси — безвредные, нищие, пришлые и катастрофически малочисленные.

Неподалеку ошивались несколько высоких негров, торговавших поддельными сумками «Прада». По их флегматичной медлительности было не понять, на чьей стороне их симпатии. Возможно, они были солидарны с бедными славянскими братьями, на которых мог обратиться слепой гнев толпы. Или же, напротив, радовались шансу подчеркнуть — пусть даже и пассивно — свою относительную законопослушность в том смысле, что продавать из-под полы бездарные кожаные фальшивки, быть может, и не очень законно, но сами они в целом честные торговцы, стартующие в деле, которое однажды может превратиться в благородный розничный бизнес.

Тем временем Джефф вышел на Рива-Дельи-Скьявони, или на набережную, как он тут же пляжно ее про себя окрестил. Она была забита туристами и предназначенными для них киосками, но уже через сотню ярдов стала приятно пустынной. Вид на море или на канал — Джефф не был уверен, где тут одно переходит в другое, — заслоняли огромные яхты: «Экстазея», «Нептун» и «Морской бриз». Последнее название особенно подчеркивало полное его отсутствие в природе. Город безропотно пекся в безветренном зное.

Наряду с национальными павильонами в Джардини, Арсенал был еще одним ключевым объектом биеннале. Здесь выставлялись работы художников со всего света, отобранные директором биеннале и объединенные — по идее — той или иной темой. То, что эту тему из явно случайного подбора экспозиции невозможно было вычленить, отнюдь не умаляло впечатления — по крайней мере, для Джеффа. Здесь было на что посмотреть: живопись, инсталляции, фотография, видео, скульптура (или что-то в этом роде), и даже, что удивительно, отдельные рисунки. Джефф прогулялся по всем залам, вбирая в себя все подряд — несмотря на то что внутрь, по большей части, ничего не проникало. Он смотрел на закольцованное видео ребенка, играющего в руинах разбомбленного города (Белграда, как оказалось), целых пять минут, пока понял, что тот пинает не футбольный мяч, а человеческий череп.

Еще через пару минут он углядел боковым зрением снимки загорелой обнаженной плоти. Порнуха! — тут же услужливо подсказал мозг. Современное искусство замечательно хотя бы потому, что грань между ним и всеми теми вещами, которые обычно помечают надписями «Только для взрослых», «Сексуально откровенные сцены» и грифом XXX, становится все более зыбкой. Однако на поверку это оказалось полной противоположностью порнухи. То были полноцветные снимки женщины, занятой произведением на свет новой жизни. Море крови, весьма кишкообразная пуповина и, наконец, перепачканный и скрюченный крошка-инопланетянин. Уф! Вообще на такое следует наложить вето. Эти изображения были совершенно безнравственными. Они могли навек отбить охоту к сексу. Да и не только к сексу. Они могли навек отбить охоту жить.