Федор Ошевнев - Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии

Тут на меня наконец-то кинулся вышедший из ступора вожак, попытался врезать прямым в челюсть. Однако я уже выхватил отточенную выкидушку и разом удачно располосовал врагу рубаху и руку от кисти до локтя. От боли и страха он завизжал, как поросенок. Прижал к груди «раскрашенную» клешню, обхватив ее здоровой рукой, и все пытался стиснуть рану, из которой просачивались и тяжело падали на пол алые капли.

А четвертый грабитель трусливо слинял, стоило мне только пригрозить ему испачканным в крови ножом.

Под мои угрожающие крики: «На хрен отсюда, пока всех как цыплят не перерезал!» — здоровяк с отбитым пахом уползал из комнаты на карачках. «Селезеночник», пошатываясь, выбрел в коридор на своих двоих, охая и обе руки не отнимая от живота. А вот вожаку я дальше учинил форменную правилку. Для начала подножкой свалил его на пол и запер дверь изнутри на ключ: так спокойнее будет. Потом же, зайдя сзади, приподнял врага под мышки и подхватил лезвием под подбородок, с ненавистью предупредив:

— Не вернешь свитер, урод — выловлю в темном уголке и от уха до уха глотку распорю! Врубился, чмо вонючее?

— Д-д-да… — еле выдохнул он.

— Теперь сымай рубаху, — скомандовал я.

— 3-з-зачем?

— Еще один глупый вопрос — и ты труп! — зловеще пообещал я и отвел лезвие ножа от его горла.

Стоя на коленях и морщась от боли, он неловко расстегнул и стянул с себя теплую сорочку. Я тут же надрезал ее снизу и разорвал на две почти равные половины.

— Держи! — швырнул куски ткани в наглую морду. — Одним пол от крови подотрешь, другим руку обмотаешь. Ну, шевелись, лохушник!

В этот момент в дверь осторожно постучали.

— Похоже, за тебя волнуются, — усмехнулся я. — Вякни, что все нормально, что сейчас выйдешь, да погромче! — и для понятливости покрутил выкидушкой перед трясущейся от страха потной мордой. — Не слышу, подлюка!

Вожак судорожно сглотнул и осипше, но в голос прохрипел:

— Все зашибись, парни! Подождите, я скоро…

И усердно принялся размазывать по полу собственную кровь, в то время как из перетянутого длинного пореза она еще продолжала слабо сочиться, выступая поверх рубашечной повязки.

— Достаточно! — через минуту презрительно скомандовал я. — Теперь пшел вон, мразь! И про свитер — помни!!!

Для вящей убедительности опять сунул выкидушку под нос врагу. В глазах его метался и бился животный страх.

Когда вожак наконец с трудом поднялся на ноги, я с омерзением отметил, что он обмочился. Отперев дверь ключом, скомандовал:

— Открывай! Тут лакеев нет!

А сам, выбрав удобную позицию с тылу, дождался, когда гад отворит дверь — в коридоре видны были перепуганные лица его подельников по грабежам, — и что есть силы вмочил ему сильнейшего пинка в промежность, перебив дыхание. Не дожидаясь, пока он упадет сам, тут же вытолкнул из комнаты. Чуть не минуту вожак валялся на полу, с открытым хлеборезником, скорчившись, не в силах вздохнуть. Добил я его фразой:

— В следующий раз ты у меня еще и обгадишься!

И захлопнул дверь.

Трое моих соседей по комнате за все время победного сражения так и не подписались помочь: со страхом, молча, жались по углам. Потом даже еще норовили претензии высказать: мол, напрасно ты так, да еще и с ножом… Позднее, значит, нам всем хуже будет, они этого так просто не оставят…

Сопляки! Бабы! Трусы позорные!

Ту ночь я почти не спал, а дремал, полусидя на постели с вытертым от крови ножом в ладони: боялся повторного визита банды. Однако грабители явно перетрусили.

Наутро парень из соседней группы принес мой свитер и сказал, что ему велено передать: меня все равно отловят и пришибут, уроют, все кости переломают. Я ответил: всегда готов, встречусь с радостью.

Отлавливать — кишка тонка — козлы меня пока не стали, зато настучали как-то хитро мастеру про выкидушку. Он меня завел в свой кабинет, приказал вывернуть карманы, нож нашел, отобрал, прочел нудную нотацию и тоже настучал: в ментуру. Так меня поставили в райотделе на учет и попытались вызвать родителей, только хрен они приехали. Но вот я испугался — конечно, не этого дурацкого учета, а как жить дальше в общаге, если и защититься нечем от сучьих рэкетиров: ведь сволочи точно когда-нибудь отловят и…

Экспериментировать не хотелось. И я стал ночевать в теплых подвалах, а иногда ездил домой, потом пропуская первую пару занятий. И ведь всем на мое бедственное положение было с высокой горки плевать! А в квартиру меня мачеха теперь вовсе не пускала, отец же совсем спился.