Федор Ошевнев - Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии

— Маринка-а-а! — вдруг в похмельной истерике взвыл Борька и бухнулся на колени. — Вернись, матерью покойной клянусь, и пальцем не трону!

— Нет! И вообще: скоро в полку общежитие офицерское откроют, так мы с Лешей сразу же туда уйдем! А ты хоть подавись своим особняком — мне он без надобности! В детдоме и малому радоваться приучили!

— В общем, уходи подобру-поздорову, — подытожил Нартов. — Нам еще ужин готовить да лечь надо пораньше, а то завтра на полеты в первую смену…

— Не имеешь права гна-а-ать! — запричитал Борька, с усилием подымаясь с колен. — Это моя земля-а-а! И флигель то-оже! Уходи са-ам! Сам уходи! А ее оставь!

— Алеша, поедем отсюда, — предложила Марина. — Ведь покоя не даст!

— Но куда?

— К тетке. Как-нибудь в сараюшке на старых одеялах перекантуемся. Ночи-то пока теплые — на удивление.

— Ладно. Только захватить с собой надо кое-чего.

— А как же я-а-а? — голосом обиженного ребенка вскричал Борька.

— А ты — сам по себе, — жестко ответила Марина и, брезгливо обойдя пока еще законного мужа, стала отпирать дверь флигелька.

Уезжали двое на мотоцикле под заунывно-угрожающие вопли третьего…

На следующий день в станицу вернулся дядька Бориса. Быстро вник в ситуацию и тут же помчался к руководству летного полка.

Дело лейтенанта Нартова скоропалительно вынесли на суд офицерской чести. Заместитель командира полка по воспитательной работе свою обвинительную речь построил главным образом на том утверждении, что помощник начальника службы снабжения горючим «украл со склада ГСМ три литра этилового спирта высшего сорта и использовал их для разрушения семейной ячейки общества».

Другие выступающие лейтенанту тоже пеняли, но все больше как-то несерьезно, пряча улыбку. Оживление сослуживцев вызвали лишь детали «бартерной сделки». Кто-то из зала высказался, что раз инициатором ее был именно Провоторов, значит, он-то и есть главный виновник конфликтной ситуации. Нартов же тут сбоку припека, пристяжная лошадка. Бориса в первую очередь судить следует! На что сразу получил из президиума отлуп — это, значит, не в нашей компетенции, и нечего съезжать с темы, а любой выкрик с места есть нарушение воинской дисциплины!

Впрочем, когда Алексей принародно и наотрез отказался порвать связь с Мариной, присутствующие неохотно согласились: да, наказать его, конечно, надо, но вот как? Зам по воспитательной озвучил мнение руководства: за поступки, дискредитирующие честь мундира российской армии, ходатайствовать об увольнении лейтенанта авиации Нартова А. А. из Вооруженных Сил. А стоимость похищенного спирта взыскать с виновного из расчета пятикратной. Несколько офицеров высказались мягче: за предупреждение о неполном служебном соответствии.

Главный воспитатель полка взял слово вторично, продолжив с трибуны настойчиво гнуть свою, «принципиальную» линию:

— Мы не вправе поощрять аморальность! Разбить молодую семью! Похитить военное имущество! А самое страшное и печальное — он ведь до сих пор так и не осознал и не признал тяжести своих проступков! О чем тогда дискутировать? Вдумайтесь: покрывая вора и разлучника, вы проявляете элементарную и непростительную политическую незрелость! Уволить! Однозначно! По негативу!

И так-таки настоял на своем, заявив, что по полной программе будет разбираться с лицами, защищающими «двойного» преступника.

Упомянутое ходатайство требовалось утвердить «на самом верху», а посему Алексей временно продолжал службу. Ночевали они с Мариной пока у Евдокии Спиридоновны.

Борис же на работу так и не вышел. Целыми днями валялся на диване, на удивление трезвый, тупо смотря мимо работающего телевизора или — со ступенек веранды — в на редкость безоблачное небо. А потом застрелился в огороде из двустволки, подаренной ему дядькой в честь окончания срочной службы. Курок нажал большим пальцем ноги.

В горлышках двух пластиковых бутылок из-под «бартерного» спирта сотрудники милиции позднее обнаружили аккуратно скрученные бумажные листы. На первом из них оказалось короткое завещание, заверенное главой сельской администрации и датированное днем накануне суицида. Второй — записка следующего содержания: «Прошу в смерти моей никого не винить. Я продал жену за три литра спирта. Нет мне прощения, я это полностью осознал. Дом и все имущество оставляю жене. Никто меня не преследовал, из жизни ухожу добровольно».

Дядька покойного самострельщика рьяно пытался найденное завещание опротестовать. Переселившимся из флигеля в добротное жилье сразу после похорон племянника его вдове и ее любовнику угрожал, требуя уматывать с чужой территории. «И пока по-хорошему, а не то…» Для лучшей понятливости было даже обещано подключить криминал. На защиту законной наследницы решительно встал капитан Богатырев. Завдетсадом тоже в стороне не осталась: районным функционерам на предпринимателя крепко нажаловалась. Словом, желание его противоправное не прокатило.