Федор Ошевнев - Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии

«Я, Провоторов Борис Петрович, отдаю Нартову Алексею Александровичу свою жену Провоторову Марину за три литра спирта. Навечно. Обещаю своими претензиями обоих больше не тревожить».

— Ну, все? Доволен? — уточнил нетерпеливый «бартерщик». — Вот и ладушки. А то нам праздник спрыснуть давно пора. Про-фес-сиональный! Только ты, Сыромяс, поперед за кваском сгоняй: у твоей бабы самый классный, ей-ей. Уважаю! А мы тут пока с Мумушкой сальца подрежем да капустки изымем из погреба… А ты вали, вали, лейтенант, пользуйся… объедками с барского стола! На хрена она мне теперь сдалась — голодранка, пройденный этап! Вот выпью — и весь гардероб ее подпалю! И перину! А больше у нее и нет ничего! Уразумел? Развод и девичья фамилия!

Алексей сжал скулы, нервно сглотнул, но желание двинуть хозяину домовладения в рожу переборол. Выкатил мотоцикл со двора, завел. Уезжая, услышал в спину:

— Скатертью дорога!

Борька пил вусмерть четыре дня подряд. Сначала с приятелями, позже в одиночку. Весь спирт подчистую оприходовал. Про работу, понятно, напрочь забыл. Какое там — он и во двор-то выходить перестал уже на вторые сутки.

Главное — и дядька нашего запойного горе-героя еще в понедельник с утра в столицу подался: глобальные вопросы по СПК решать. А из Москвы, поразмыслив, уж заодно и в Санкт-Петербург махнул. Так что некому оказалось алкаша авторитетно к порядку призвать. Нет, конечно, бригадир домой к прогульщику дважды ездил. Полюбуется на изрыгающее матерные ругательства нетрезвое тело, плюнет — и отбывает несолоно хлебавши. А на пятый день Борька с чугунной головой выполз наконец на крыльцо дома и узрел новый забор сплошной набивки, ограждающий флигель и кусочек двора. Позвольте, это еще что за дурацкие шутки?

Походил, ничего не понимая, вдоль грубо оструганных сосновых досок с треугольным верхом. Выглянул на улицу — еще сюрприз: в старом фасадном заборе вторая калитка появилась. Прямо перед флигельком. Запертая.

«Ах они мерзавцы! Отделились, стало быть, без моего ведома! — сообразил наконец Провоторов. — Как же, значит, я и не услышал даже? Ну, ничего, это гадство мы сейчас живо поправим!»

Притащил из сарая стремянку, запасся топором и с натугой одолел деревянное препятствие, спустившись вниз по деревянным же лагам.

Флигель был закрыт, да оно и понятно: середина дня, квартирант и стерва гулящая на работе оба. Подрубить заборные столбы, а потом завалить доски — и вся недолга. Будут знать, как посягать на частную собственность!

Вот только топор в ослабевших похмельных руках вел себя по-предательски. В итоге Борька едва не оттяпал себе пальцы на ноге, взмок и плюнул на шикарный замысел «ломать — не строить». С третьей попытки перелез на «свою» территорию, уселся на любимом месте — верхней ступеньке крыльца, выкурил последнюю сигаретку из мятой пачки «Примы». Потом на кухне прямо из банки похлебал огуречного рассола. Есть не хотелось. Хотелось похмелиться, но не было ни денег, ни желания тащиться в магазин на свинцовых ногах. Оставалось ждать. И поневоле — думать…

Около половины седьмого на мотоцикле подъехали Алексей и Марина.

— Э-эй! — осипшим голосом закричал им Провоторов. — А ну, подождите! — И заковылял через две калитки к флигельку. — Побаловались — будя! — стараясь придать голосу твердость, заявил он. — Маринка, домой!

— Никуда она с тобой не пойдет! — отрезал Нартов. — Пропил ты ее! Променял! Или забыл уже? Вот она, копия расписочки-то! — достал он из нагрудного кармана форменной рубашки сложенный вчетверо стандартный лист.

— Ознакомься. Можешь даже порвать. Или съесть — я их пять штук наксерил, не жалко. Ну! Читай! Тут и подписи свидетелей имеются.

— Дак это… — Про «бартер» Борька, как ни удивительно, помнил. Поморщился, по складам разбирая текст расписки. — Шутейно же все было… Ты чего? Жена она мне!

— А кто развестись грозил? И все вещи ее спалить? Слава Богу, кое-чего из носильного забрали, пока ты невменяемый четверо суток валялся. Перину, кстати, тоже. И паспорт — знаешь, на всякий пожарный…

— Ну… Чего по пьяни да в горячке не ляпнешь… Постой-постой… Это ж какой день сегодня?

— Четверг, однако, — с усмешкой отозвался Алексей.

— Брешешь!

— Собаки брешут! — с металлом в голосе отрубил офицер.

— Ладно, ладно, вырвалось…. Маринка, ну хватит уже выпендриваться, пошли, а?

— Ни за что! — на резкой ноте вступила та в разговор. — Я от тебя только оскорбления да колотушки за все время имела! Да и взял-то ты меня как — помнишь? Только потом тюрьмы испугался — называется, «осчастливил»! А он — стихи свои читал! Знай: я уже заявление на развод подала! И согрешила, и не жалею, чтоб не зря меня изменами попрекал!