Эндрю Шон Грир - Невозможные жизни Греты Уэллс

Как я могла объяснить? Год назад я видела его каждый день: он продавал мне багеты в пекарне за полцены. Те же короткие светлые волосы, та же светлая бородка, та же белозубая улыбка. Точно так же он выглядел, когда стоял за прилавком – несколькими месяцами раньше. И когда махал мне рукой поздно вечером, стоя в узких джинсах рядом со своими приятелями. И на фотографии, прикрепленной к его гробу, он был таким же.

Они снова смеялись, оборачивались, озирались вокруг: знакомые молодые люди, появившиеся в этом незнакомом мире. Мужчины, скончавшиеся несколько месяцев или лет тому назад от чумы XX века, воскресли чудесным образом! Вон тот, в военной форме, – это же парень, делавший украшения из папье-маше и бисера: умер этой весной. Еще один солдат, суровый белокурый швед, спрыгнувший с трамвая, когда-то продавал журналы, а умер два года назад, одним из первых, как канарейка в шахте. Кто знает, сколько еще их отправилось на войну? Все до одного были живы, и не просто живы – они кричали, смеялись, бежали по улице!

Разумеется, 1918 год, мир задолго до чумы. Мир, в котором они не умерли.

Уже опустились сумерки, когда мы с кувшинами пива в руках вернулись к Рут, – ее квартира в этом мире походила на сказочную страну. Потолок был оклеен серебряными звездами, у входа в столовую стоял картонный пряничный домик, усыпанный мятными конфетами: некоторые уже упали на пол. На стене висел бумажный за`мок с водопадом из волос Рапунцель.

Среди толпы гуляк я не могла собраться с мыслями и поэтому проговорила только теперь:

– Рут, мне надо рассказать тебе кое-что невероятное.

– Не сейчас, дорогая, – сказала она, выпроваживая меня обратно на улицу. За ее спиной желтые листья закрутились в спираль. – Позже, когда выпьем.

– Я не та, за кого ты меня принимаешь. Однажды ты мне сказала…

– Тогда кто? Я собираюсь варить пунш. – Она сжала мне руку. – Надо сделать покрепче, чтобы помогал против гриппа. И чтобы помог нам пережить это безумное время. Постой здесь: я уверена, что мы заставили его ждать. – И она исчезла в доме, ослепив меня ярким электрическим светом своего костюма.

Другой мир. Такой стала бы моя жизнь, родись я в другое время. Рут была такой же, но что еще изменилось? Я посмотрела на свой палец, где на месте обручального кольца осталась розовая полоска. Я замужем. Я должна была догадаться, что Натан мог отправиться на войну. Конечно, я не найду его: он не ждет меня в этом мире.

Оглянувшись, я увидела кое-что необычное: через весь Патчин-плейс протянулась цепочка разбросанных на камнях хлебных крошек – прямо к теткиной двери. Я чувствовала странное магическое сопряжение миров. Я долго смотрела на эти крошки, потом очнулась и пошла туда, куда они вели, – в сторону ворот. Кучки крошек встречались через каждые несколько футов. Мне ни разу не пришло в голову поднять взгляд и посмотреть, кто мог их оставить, – пока я не протянула руку, чтобы коснуться одной из них и удостовериться в их реальности. В этот миг прозвучал голос, заставивший меня выпрямиться: «Гретель!» Я подняла взгляд. В голову мне ударила черная молния.

У ворот стоял мужчина, одетый сказочным персонажем. Он снял шляпу с перьями.

– Я бродил по кварталу. Как долго тебя не было! – крикнул он.

Ты надеешься на что-то, а затем за пределами надежды…

Та же лисья мордочка, что и всегда, и улыбка на ней: вот он, с кожей, мышцами и кровью, бурлящей в полном жизни теле.

– Почему ты так долго?

Я еле-еле вывожу эти слова. Передо мной был мой брат Феликс.

– Нет, ты не можешь быть здесь, – сказала я. – Не можешь.

Он со смехом поинтересовался почему.

Я долго смотрела на него, прежде чем ответить:

– Ты умер.

– Не хочу разочаровывать тебя, пышка, но я все еще трепыхаюсь.

Последовал смех, который я так хорошо помню. Рыжие волосы, коротко подстриженные на висках, всегдашние редкие веснушки, мерцающие светлые глаза.

– Нет, – сказала я, крепко прижавшись к стене, чтобы не упасть. – Я была там, я тебя видела, я держала тебя за руку.

Опять эта улыбка.

– Сегодня же Хеллоуин! Мертвецы ходят по земле! Пойдем наконец домой и добудем выпивки у Рут.

Из одного дома донесся крик, затем звук разбитого стекла и смех.

Когда он повернулся, я крепко схватила его за руку. Рука оказалась твердой, сильной и живой. Она больше не была тощей и слабой. Сейчас он смотрел на меня серьезно. Я вспомнила нашу последнюю встречу, когда он пытался проглотить ложку яда: на руке двигались проводки сухожилий. И вот он здесь. Живой. Как может его сердце биться по-прежнему?