Александр Половец - Мистерии доктора Гора и другое…

ЖАННА:

— Ой, Вов, не надо, а… Боязно что-то. Не трогай ты меня. Только не обижайся: такое, когда ты касаешься, — будто из меня жизненная сила вытягивается. Жутко становится, Вова.

ВЛАДИМИР:

— А знаешь, в двух русских газетах про меня писали, в самых больших, в Нью-Йорке и у нас, в Калифорнии. Там не только про этот суд — это и в американских газетах было, и на телевидении: я всю свою жизнь рассказал журналисту. Он говорил: теперь готовятся издать книжку — вот-вот выпустят.

ЖАННА:

— Да видела я, газеты ребята показывали, они теперь ксерокопии по всем знакомым разослали, кто-то даже в Москве их видел. Мне там еще говорили, а прочла я здесь уже. Может, не надо было так уж подробно про нас с тобой — как ты от жены уходил… Ну, и вообще. Мне ведь возвращаться — жить и жить еще…

ВЛАДИМИР:

— А мне что — не жить, выходит? Да выберусь я отсюда, вот увидишь, — выберусь!

ЖАННА:

— Конечно, выберешься, Вовочка. Ну, ладно — мне ведь, правда, пора. Будут скоро из Москвы звонить. Детям я передам от тебя привет. Взрослые они уже — совсем взрослые… (Прикасается губами к его щеке, быстро уходит. Владимир, привстав со скамьи, глядит ей вслед).

(Примерно 10 мин.)

Комната в приютном доме при церкви. Беглый совсем плох — он полулежит, прислонившись к спинке кровати.

Рядом — капельница, прибор с кислородной подушкой. К нему подходит Рассказчик, оставив на авансцене календарный лист с датой. Беглый приветствует его слабым жестом, с трудом подняв руку.

РАССКАЗЧИК (придвигая табуретку ближе к изголовью кровати):

— Да лежи ты, не гоношись. (Достает из пластиковой сумки томик.) Вот, не прошло и ста лет, а книжечка готова, только что прислали из Нью-Йорка, держи! Посмотри, обложка-то какая: лучший художник, из наших, конечно, коллаж придумал. Гляди: взял кадр из твоего фильма — парная, на тебе девочка верхом, и здесь же пристроил портрет улыбающегося Леонида Ильича, помнишь из сцены в райкомовском кабинете?

БЕГЛЫЙ:

— Ну, теперь можно новый фильм снимать! Эх, и сыграл бы я «Беглого» — никакой заслуженный артист так бы не сыграл! Кто лучше меня знает мою жизнь…

РАССКАЗЧИК:

— Это верно, лучше тебя — никто! Знаешь, я читал, перечитывал — сколько всего ты рассказал, могло бы и на три книги хватить, если бы писать подробнее.

БЕГЛЫЙ:

— Куда уж подробнее… Итак, наверное, наболтал лишнего… Газеты-то я видел — вроде бы и все точно, и не все…

РАССКАЗЧИК:

— Ты что имеешь ввиду? Лишнего про что: про Куколку? Или про то, почему бежал, как бежал… Может, про тебя правду говорят, что заслали, Володь, а? Ну-ну, шучу. Ведь кроме тебя-то никто не знает правду. Вот и про Куколку тоже: тебе велели ее убить? Ты сам Плотнику говорил: сначала ее задушил, потом уже машину с ней спустил с обрыва. И даже, что видел, как она уже под водой изнутри пыталась дверь открыть и не могла… А потом ему же сказал — наврал все.

А зачем наврал-то? Хорошо бы, конечно, для будущего кино, а я тоже надеюсь, что снимут фильм — такая судьба! Знать бы больше подробностей, а может, — и больше правды? Придумать-то в сценарии, сам знаешь, можно что угодно, да надо ли? У тебя ведь жизнь и без вранья — сплошное приключение, сплошная интрига. Давай еще поговорим, может, новую главу допишем в книгу, а, Володь?…

БЕГЛЫЙ (задумывается):

— Да ладно тебе, устал я. Иди, книжку-то оставь, я ее завтра полистаю. Может, еще чего вспомню… (Закашливается, достает полотенце, долго, с трудом, надсадно отхаркивается в него.)

Входит Санитарка, подносит ко рту Беглого раструб шланга кислородной подушки, Беглый бессильно опускает голову на подушку, закрывает глаза. Санитарка подталкивает Рассказчика к выходу, тот покидает комнату. Свет на сцене гаснет.

Свет включается: тот же интерьер — палата, кровать Беглого пуста.

(На листке календаря следующий день — 16 июля 1989 г.)

В палату входят Жанна, друзья Беглого.

ПЛОТНИК (обращается к вошедшей следом за ними санитарке):

— Где Беглый-то? Мне пора везти его на облучение. Вот и ребята пришли сказать «привет»…

САНИТАРКА:

— Да увезли его без тебя. Еще вчера увезли, а обратно не привезли — умер ваш дружок. Вещи-то его заберете? Они вон в тумбочке, распишетесь за них у коменданта. На одеяле — книжка, ее тоже заберите, я ее полистала: там много его фотографий. А может, оставите — я бы почитала, интересно все же, вон сколько я за ним горшки выносила, простыни меняла… Потом отдам ее, ладно?