Валерий Дашевский - Город на заре

Был он как-то странно спокоен. Месяц назад у него родилась дочь, второй ребенок в семье. Он попросил Ольгу погадать ему. Та взяла его руку, посмотрела ладонь и разрыдалась в голос. И тогда он сказал, что никуда не уедет. И что в тюрьму не пойдет. Как вывернется, пока не знает, но бега не для него. И быть в тягость лучшим друзьям он не желает тоже.

Может быть, он решил, что дома помогают стены, услыхал подсказку судьбы? Ни тогда, ни потом я не спросил его об этом. А стоило бы. Слишком уж он был спокоен для человека во всесоюзном розыске.

Ты помнишь, история была нашумевшая. С предпринимательством боролись, цеховых и валютчиков расстреливали подряд. Восьмидесятый год выдался страшным. Я потерял четырнадцать друзей. Нервы сдавали у самых крепких парней. Лернер повесился в гостинице в Ленинграде. Диксон утонул пьяным на мелкой воде, и когда его нашли, труп опознали с трудом. Деньги давались легко и мы жили быстрей, чем летело время, но ради денег не стоило жить. Журнал «Человек и Закон» опубликовал две статьи о «Деле Грановского», выставив несчастного Алика главой преступного синдиката и врагом рода человеческого. А был он просто еврейский парень при делах с женой-парикмахершей и двумя детьми, которого подвели случай и напарник.

Кто б мог тогда вообразить, как далеко и как надолго разбросает нас жизнь!

Месяца через два он позвонил и сказал, что ждет меня на Данилевского. Я пришел. Он просил — ни много, ни мало — чтобы я дал за него деньги милиции. Капитану в его райотделе. Его участковый заболел, сказал он, и если не дать деньги вовремя, быть беде. Прежде, чем ответить, я оглядел его с головы до ног. Попадись я, меня бы упекли лет на восемь. Я спросил только: почему я?

«Ты — единственный из моих друзей, Марик, у кого нет детей», был ответ.

Возразить я не мог. Страха тогда я не ведал, да ты помнишь, каким я был! Я взял конверт, спрятал в карман пиджака и направился в отделение. Я пережил несколько неприятных минут, ожидая, пока капитан останется один. Он забрал у меня деньги прежде, чем я раскрыл рот. В дверях я сказал ему, что деньги от Грановского. Алик доверился мне полностью, и не прогадал. Оказалось, он устроился в мастерской по ремонту антиквариата в двух кварталах от собственного дома. Поселился он у одной разведенной девки, большой любительницы развлечений. У нее была дочь, за которой присматривала мать, и они с Аликом были большими друзьями. Приятно иметь таких друзей! Я зашел к ним на минуту и задержался на неделю. То, как я жил тогда, чести мне не делало, но льстило моему самолюбию — бесконечные застолья, кончавшиеся оргиями… Ничего другого не мог предложить чертов город, как все наши южные города! У этого маленького сукиного сына был дар распутничать: девки почему-то не боялись его, а подчинялись ему с великой радостью и шли у него на поводу! Медсестры, студентки, парикмахерши, официантки вытворяли такое, что не рассказать. Раз с нами всю ночь кувыркалась лейтенант милиции. Она недурно смотрелась в милицейской фуражке и в кителе. Он так умел обставить дело, будто мы одна дружная семья. Прямо-таки братья и сестры. Девки любили нас беззаветно, а в нем просто не чаяли души! Не за деньги, а за то, что с нами можно было куролесить без боязни. Вот чего добивался Алик. В нем точно бес сидел. В любую минуту его могли выдать властям, по городу были расклеены его портреты и если б он попался, срок отбывал бы в Сибири, и не вернулся бы живым наверняка. Другой на его месте сторонился бы собственной тени. А этот гонял по всему городу на машине Гришки Ханданяна, и на заднем сиденье у них сидела девка или две, которых они с Гришкой путали на вечер. Работу в мастерской по большей части делали за него. Диву можно было даться, откуда в нем столько бесшабашности и дерзости! Он то ли искушал судьбу, то ли внутренний голос шептал ему, что с ним ни черта не случится. Но жил он как в последний день.

Говорить об этом он не хотел, думать — тоже.

А, между тем, подумать было о чем. Взять хотя бы тот вечер, когда мы передрались с татарами и дошло до ножей, или когда Олег убил Анвера. Да и мастерскую его нельзя было назвать безопасным местечком. Клиентам он старался не попадаться на глаза. Но как-то вечером я зашел за ним, и застал в мастерской Бриллианта и Базарного. Помнишь Бриллианта? Того, что был наводчиком и получил десять лет, еще судимость — за террор заключенных, ставших на путь исправления. Базарный ездил по городу в домашних шлепанцах, торгаши с Конного и Благовещенского рынков отстегивали ему. Они расположились играть. Бриллиант сказал Базарному: исполнишь что-нибудь с картами, пристрелю — и выложил револьвер на стол. Базарный сделал то же — выложил дуру, и это было только начало. Начни они пальбу, Алик спалился бы в два счета.