Кейт Аткинсон - Музей моих тайн

— Леннокс, в тебе, должно быть, есть шотландская кровь, — задумчиво произносит она через некоторое время.

За ее тощим, пахнущим пылью плечом я впервые замечаю на стене акварель: мост через Форт, кроваво-ржавые балки темнеют на фоне синего неба.

— Нет, — говорю я, рыдая и качая головой. — Думаю, что нет.

Девочки-ирландки пакуются: они едут во Францию на сбор винограда. Они зовут меня с собой, но я отказываюсь. Я пытаюсь стряхнуть с себя апатию и совершаю восхождение на Артуров Трон. Вечер выдается мягкий, тихий, и, поднявшись наверх, я вижу изобилие мостов, вод и гор, а над головой у меня стая черных атласных птиц чертит в небе пророческие фигуры, и когда я вхожу в кафе Бенедетти, красивый мальчик, чья кожа, как выяснилось впоследствии, в самом деле пахнет оливками и лимонами, поднимает голову от метлы, которой метет пол, широко улыбается мне и спрашивает: «Ciao, come sta?» [74] «Привет, как поживаешь?» (ит.) И тем же вечером, позже, когда кафе уже закрыто, он над кипящим капучино предлагает мне руку и сердце на кошмарном ломаном английском. Я намеренно закрываю глаза на все дурные знаки и старательно верю, что мне открылось лучезарное будущее (я еще не знаю, что он сделал мне предложение по одной-единственной причине: он всего лишь дальний кузен Бенедетти и его собираются депортировать; именно из-за этого дальнего родства мы не можем открыть ни кафе в Кирримюире, ни кафе-мороженое в Данди и вынуждены довольствоваться продажей рыбы с жареной картошкой в Форфаре).

По дороге обратно в отель я звоню Банти из телефонной будки, стоящей у входа в сады Принсесс-стрит. Кругом кишат полуночники, загулявшие на фестивале. Банти отвечает сонным голосом — я так и вижу ее синие бигуди и розовую сеточку на волосах.

— Это только я, Руби! — кричу я в телефон. — Угадай, что случилось! Я выхожу замуж!

Ответом служит обиженная тишина, которая тянется вечно — во всяком случае, насколько у меня хватает монет.

— Я наконец нашла человека, который хочет быть со мной! — кричу я в трубку, но там уже слышатся короткие гудки, и мои слова падают в пустоту.

— Поздравляю, цыпленочек, — говорит прохожий, когда я выхожу из телефонной будки. — Желаю тебе большого счастья.

Я вынуждена обойтись этой эпиталамой, пропитанной парами виски: мы расписываемся второпях, без церемоний, приглашаем только одного человека — Марджори Моррисон, а свидетеля вынуждены попросить взаймы у регистрировавшейся перед нами пары. Банти не разговаривает со мной около года, и я, к своему ужасу, обнаруживаю, что скучаю по ней.

Вот так я вышла замуж за Джанкарло Бенедетти и наконец нашла железнодорожный мост через Форт. Я пересекла Форт, потом Тей, узнала, что будет, если не сходить с поезда и ехать до самого конца (Хеймаркет, Инверкейтинг, Керколди, Маркинч, Ледибэнк, Купар, Лухарс, Данди, Арброт, Стоунхейвен, Абердин), и тем самым обрекла себя на несколько мучительных лет, на протяжении которых очарование Джанкарло Бенедетти куда-то пропадает, вместе с острыми скулами и сияющей улыбкой. Кроме того, он приобретает неприятную полноту от жирной жареной картошки и такое пристрастие к граппе, что меня иногда подмывает чиркнуть спичкой и посмотреть, не запылает ли он, как рождественский пудинг, хорошо пропитанный бренди.

Однажды я по ошибке села на поезд, идущий в Карденден. Я ехала в Форфар (это было уже под самый конец моего брака с Джанкарло Бенедетти), а поезд оказался не у той платформы — он остановился на пути 17, где должен был стоять поезд на Данди, и кондуктор уже закрывал двери и подносил к губам свисток, когда я вбежала на перрон, держа под мышками по орехово-смуглому ребенку с каждой стороны — их черные кудри прыгали в такт моему бегу, — и влетела в вагон. Пока я поняла, что мы направляемся не туда, поезд уже проехал зигзагами через половину Файфа (я была не в лучшей форме с точки зрения душевного равновесия). В Кардендене мы слезли и дождались обратного поезда в Эдинбург. Я ужасно устала, и если бы Карденден выглядел хоть чуточку гостеприимней, думаю, я просто осталась бы там. Если вы хоть раз бывали в Кардендене, вы поймете, как все было плохо.

Очень скоро после этого состоялся неожиданный для меня телефонный звонок. «Тебя на телефона!» — прокричал Джанкарло Бенедетти (его английский язык почти не улучшился под моим супружеским наставничеством), но когда я взяла трубку, меня приветствовало знакомое молчание — это был мистер Никто.