Михаил Сегал - Молодость

Поехали в театр на милицейском микроавтобусе. Тут на троллейбусе две остановки, но уж пугать так пугать. Приехали.

– Анжелика Викторовна, – начала милиционерша, и от такого обращения стало по-настоящему страшно, – я не имею права допрашивать тебя в отсутствие родителей, но уверяю, вопрос настолько серьезный, что будем его решать.

Это было как-то совсем глупо. Как «решать», если допрашивать не имеют права?

Все долго молчали, а потом Анна Николаевна спросила:

– Лика, сколько тебе лет?

Лика несколько раз выбросила над головой пальцы: пять, пять и три. Считайте, если не лень.

– Решила впасть в детство, как твои подопечные из «Чиполлино»?.. Ну ты же взрослая.

Она помотала головой.

– Ты просто капризничаешь. Пытаешься казаться маленькой девочкой. Но… ты уже выросла, понимаешь, ты взрослая, а взрослые люди должны нести ответственность. И иногда переступать через себя. Лика… Дорогая…

– Лика, – попыталась строго вмешаться тетя Лиза.

– Ликочка, – вступила Елена, – ну, послушай. Ты же меня любишь?.. Уважаешь? Это же моя премьера. Ты хочешь, чтобы она провалилась?

Милиционерша напряженно смотрела в окно, видимо, собираясь вот-вот начать «решать вопросы». А Анна Николаевна снова полезла обниматься.

– Ну есть же голос разума! Что может быть лучшей памятью для дедушки, если не этот спектакль. Он же всю душу вложил в эту работу! Ты понимаешь, что такое душа?

Лика кивнула.

– А она ведь еще не отлетела, еще девять дней не прошло. И дедушка сейчас на тебя смотрит и вместе со всеми нами ждет твоего взрослого, я повторяю, взрослого решения. Ты понимаешь, что он смотрит?

Лика опять кивнула. Елена подошла ближе и села на корточки. Взрослые замерли, понимая, что победили.

– Хорошо… Ты сделаешь то, о чем мы просим?

Лика посмотрела прямо в глаза Елене.

– Хррррррррр!

Чужие не всегда приходят сразу. Не всегда так бывает, что ночью в четыре часа начинают бомбить, давить танками, и все в одно мгновение превращается в пепел. Иногда твою землю занимают постепенно, так что даже не замечаешь, что сам на ней уже чужой. Меняется капля за каплей, крупица за крупицей, и там, где стояла крепость, уже открытое поле.

Сначала ушел дедушка, не сказав в последнее утро чего-то очень важного. Потом его слова, жившие какое-то время среди вещей, на пыли, под пылью исчезли, испарились вместе со сквозняками. Потом много чужих людей заходило в квартиру. Что-то мыли, вносили, выносили, наговорили тысячи своих слов, и теперь уже эти слова лежали на пыли, их не выгнать, проветривай не проветривай.

Если бы дедушка был здесь, он никогда не позволил бы чужим ставить стулья куда попало, громко говорить, доставать вещи из бабушкиного ящика. Но Лика не могла этого запретить. Она не могла даже уйти или заплакать, потому что тогда получилось бы, что чужие победили. И в этой ситуации было очевидно, что лучше всего ходить кругами по комнате. Получается, ты вроде бы не смирилась, а наоборот – присматриваешь. Да и просто потому, что никто не может запретить ходить кругами по своей земле.

Анна Николаевна и шофер Женя сидели на диване, милиционерша стояла у подоконника, тетя Лиза рылась в вещах. Она аккуратно выкладывала на стол Ликины пеналы и карандаши, которые даже бабушка никогда не трогала, и фотографии, медали и письма, которые даже Лике читать не разрешалось.

Лика ходила кругами. Во время второго круга Анна Николаевна встала с дивана и аккуратно пристроила в уголок дедушкиного портрета слетевшую траурную ленточку. Вернее, не слетевшую, а специально снятую, потому что это бред – вешать черные ленточки. Шофер Женя облокотился на колени и набирал эсэмэску. Милиционерша, как стояла во время первого круга, так и осталась. А тетя Лиза открыла шкаф и скрылась в нем наполовину, как такса в лисьей норе. Сначала было тихо, Лика уже пошла на третий круг, как вдруг раздался звон. Не величественный, как раньше, а резкий, пустой и чужой, будто не ордена звенели, а мелочь в магазине.

Начался дождь, Лика включила проигрыватель.

Тетя Лиза отошла от шкафа, но звон никуда не делся. Они стали шептаться с Анной Николаевной.

– Вы завтра на девять дней придете?

– Конечно. Мы можем сами в театре организовать.

– Ну это лишнее, вы и так, как говорится, все сделали.

Лика вышла на балкон. Приближающийся трамвай зазвенел, и заломило в висках, потому что, когда звенит и внутри, и снаружи, непонятно, куда девать голову. Она открыла рот пошире, как учил дедушка (чтобы не контузило, например, или если самолет летит очень низко). Звон, идущий из комнаты, был сильнее, от него хотелось уйти. Она нагнулась вперед, закрыла глаза, не желая ничего видеть и слышать. Кровь прилила ко лбу, стало тише. Скоро все закончится. Они уйдут, а я останусь. И положу вещи на место. С другой стороны, вряд ли теперь разрешат остаться здесь. Заберут ключи, отвезут обратно к тете Лизе, будут давить со всех сторон, пока не раздавят.