Михаил Сегал - Молодость

Лика стояла посреди пустой комнаты и не знала, что делать дальше. Казалось, вот пройдут похороны и станет легче. Главное, чтобы похоронили, чтобы пиджак перестал звенеть. А чего ждать теперь? Нужно же, чтобы что-то было впереди: завтра, через несколько дней, когда угодно.

– Я буду здесь ночевать, – заявила она тете Лизе, когда зашли в дедушкину квартиру, – сразу спать лягу, а потом в школу пойду.

– Все нормально будет?

– Нормально. Сил нет, я лягу.

Она сразу легла и накрылась с головой. Тетя Лиза что-то еще говорила с той стороны одеяла, потом повесила в шкаф бабушкин пиджак и кофту, которую могильщик все-таки достал из-под земли. Свет пропал, щелкнул замок. Лика полежала еще немножко и опустила одеяло. Спустила ноги с кровати.

Ага… Вот так теперь будет. Всегда. Понятно… Ну форточки уже, наверное, можно закрыть… Чтобы не дуло, а то холодно – невозможно.

Ордена запели, она услышала знакомый зов, подошла к шкафу и открыла дверцу.

Ничего не изменилось. Должно было, но не изменилось. Дедушка ушел, а бабушка осталась. Ее одежда висела на месте, как вчера, год назад, тридцать лет назад.

Как все-таки поговорить с дедушкой?

Холодно – кошмар просто. Лика отряхнула от кладбищенской земли и надела бабушкину кофту. Немного подумав – шаль сверху. Ну и тапочки тоже. Последние три ночи шорох улицы был слышен через открытые форточки, а теперь стало совсем тихо, и если прислушаться… Может быть, не все дедушкины слова выдуло сквозняками? Ведь если ветер дует по прямой, то тогда получается, что вот по этой линии: из зала в его комнату. Ну может, еще в Ликину и – обратно. Но здесь, около шкафа – мертвая зона. Здесь что-то могло остаться.

Думая об этом, она машинально намотала на палец черную ленточку с дедушкиного портрета, опустилась на пол и решила уснуть. Просто так, наяву, слов не услышишь, но во сне шансы увеличиваются.

– Ну успокойся, Лена, найдется, найдется.

Анна Николаевна сама не верила в то, что говорила. Уже несколько раз обыскали все ящики, посмотрели по углам и ничего не нашли. Да и не мог грим быть нигде, кроме как в столе Валерия Ивановича. Елена плакала. Анна Николаевна, режиссер, шофер театра стояли в дверях и не знали, что делать.

– Последний раз когда вы его видели?

– До смерти Валерия Ивановича, когда он гримировал меня.

– Ну разгримировывал-то вас кто?

– Олечка.

Послали за Олечкой.

– Я его в ящик положила. Где все принадлежности.

– Запирали?

– Нет.

– А дверь кто запирал последний?

– Я запирала, – сказала Елена, – и больше сюда не заходила.

Все замолчали, потому что, действительно, деваться гриму было некуда. Шофер Женя внимательно осмотрел замок и сообщил:

– Вроде нормально, никто не трогал.

Лена заплакала, режиссер попросил Анну Николаевну выйти в коридор.

– Вы поняли?

– Что?

– Кто взял грим?

– Нет.

– Это, конечно, только предположение, но… подумайте. Не как этот «кто-то» вытащил грим из ящика, не как проник в комнату… Это технические моменты. А просто, кому это могло быть нужно? Ведь грим не имеет ценности, он не нужен ворам. Значит, взял тот, кто заинтересован сорвать премьеру, кто хочет навредить нам.

– Театру?

– Всему театру, вам лично, Елене лично.

Анна Николаевна задумалась.

– Я таких людей не знаю.

– Хорошо, но, согласитесь, поступок бессмысленный… Детский.

Анна Николаевна помолчала немного, потом тихо сказала:

– Спасибо, – и вернулась в гримерку.

– Леночка, я ничего пока плохого не хочу сказать, у Лики были ключи?

Елена долго звонила, что-то говорила в замочную скважину, но Лика даже не шелохнулась. Несмотря на то что первый звонок застал ее, как назло, по дороге из кухни в прихожую. Как шла, так и замерла: на одной ноге, на полушаге, чувствуя в полутора метрах, за тонкой дверью, чужое дыхание.

Некоторые не умеют замирать по-настоящему. То есть замрут, но дышат или сопят. Или сглатывают. Так или иначе выдают себя. Но Лика умела превращаться в крокодила. Это был ее коронный номер. В точности как по телевизору: надо замереть, превратиться в корягу, а потом раз – и решительный бросок. Дедушка покатывался со смеху, а бабушка говорила, что, если так надолго замирать, потом не отомрешь. Ничего. Отмирала. Зато никто так больше не умеет.

– Как ты это делаешь? – удивлялась Елена.

Как, как! Это вам не на сцене кривляться, чувства изображать! Нужно просто представить, что ты крокодил. Почувствовать ледяную кровь, медленное биенье сердца, пустой взгляд. И вот – внутри уже холодно, мозг не думает о всяких мелочах.