Вероника Генри - Ночь в «Восточном экспрессе»

— Я хочу все это привезти домой и расставить в своей студии!

Арчи решительно не понимал, зачем кому-то тащить такое в дом, но был очарован энтузиазмом Эмми.

Он, однако, с благодарностью познакомился с ошеломившими его творениями Тинторетто. Он не ожидал, что их величие повергнет его в такой трепет — все стены в Скуоле были расписаны с энергией и чувственностью, от которых ему захотелось заплакать. Никогда ничто не вызывало в нем таких чувств. У Арчи в голове не укладывалось, как человек может достичь такого совершенства. Сцены из Ветхого и Нового заветов глубоко его тронули, хотя он был совершенно уверен, что в Бога не верит. Арчи разглядывал потолки и упивался фресками, щедро сдобренными золотом.

— Это можно сравнить с религиозным переживанием, — заметил он. — Я не привык к такого рода вещам.

— Думаю, в этом суть великого искусства, — сказала Эмми, довольная его неожиданной реакцией. Она думала, что Арчи наскучит это через пять минут и он захочет двинуться дальше, но на самом деле именно она торопилась уйти. — Мы не можем оставаться здесь весь день, нам еще столько нужно обойти, подняться на столько мостов.

— Так куда теперь? — спросил Арчи, скромно сжимая бумажный пакет с открытками. Ведь он даже не удосужился покрасить стену дома за туалетом, когда ему сменили бак для воды.

Музей Гуггенхайм его смутил. Ему понравилась простота здания в стиле ар-деко, с широкими лестницами, ведущими к Большому каналу, но он совершенно не понял ничего из этого искусства, и привлекательным оно ему не показалось. Он долго вглядывался в работу Виллема де Кунинга «Женщина на пляже». Смутно различил ногу и голову, но если не считать их, создавалось впечатление, будто кто-то швырнул на холст кучу краски.

— Уверен, все это говорят, — сказал он Эмми. — Но и я так могу.

Она только засмеялась.

— И мне нравятся вещи, которые похожи на себя, — проворчал он. — На Тинторетто я готов смотреть хоть каждый день.

Потом они сидели в кафе и пили словно светящийся изнутри оранжевый апероль-шприц [30] Апероль-шприц — известный итальянский аперитив. .

Эмми достала из сумочки блокнот и цветные карандаши. Начала рисовать.

— Это станет моей венецианской коллекцией, — пояснила она. — Для следующей зимы.

Она быстро набросала отделанный перьями тюрбан из плиссированной ткани в стиле Фортуни и цилиндр, черный с красным того оттенка, каким изнутри красят гондолы. Арчи сидел под дневным солнцем и смотрел, как она рисует. Отдаваясь мечтательному покою, он чувствовал солнечное тепло на своей коже, а насыщенные алкоголем пузырьки творили свое волшебство. Впервые за несколько недель Арчи ничего не делал, абсолютно ничего, только отдыхал. Мысли его побежали. Несколько недель назад ему бы и в голову не пришло, что он будет сидеть на залитой солнцем площади с такой девушкой, как Эмми, девушкой, которую иначе никогда не нашел бы…

— Просто интересно, — проговорил он, — а что Джей написал обо мне в той анкете?

Припоминая, Эмми отделывала большой бант на боку шляпы.

— Он написал, что ты неряха, — наконец выдала она. — Но тщательно моешь руки.

— Вот негодяй!

— Что ты довольно застенчивый, но вообще-то любишь вечеринки. Если на них ходишь.

— Правда…

Эмми наклонила голову набок, вспоминая остальное.

— И что превыше всего ты ценишь верность.

Арчи отвел взгляд. Говорить он не мог. Эти последние несколько слов с такой остротой напомнили ему о дружбе, которая у него была. И которую он утратил. Лежавшая на столе рука Арчи сжалась в кулак. Он не сорвется. Не здесь, не с Эмми после такого чудесного дня. Потом он почувствовал, как пальцы Эмми накрыли его руку и нежно сжали. Девушка ничего не сказала. Даже не посмотрела на него, просто продолжала рисовать свободной рукой. Но на этот раз Арчи ладонь не убрал.

Имоджен проснулась от колокольного звона и крика чаек. На мгновение ей показалось, что она грезит наяву. Она находилась в «Чиприани» в объятиях Дэнни Маквея. Лучше и быть не может, честное слово. Она как можно осторожнее выбралась из этих объятий, натянула футболку и взяла телефон, чтобы, пока будет чистить зубы в ванной комнате, проверить почту.

От Сейбол и Остермейер пришли три сообщения. Все с прикрепленными подробностями о потенциальной квартире. Имоджен нажала клавишу, потом со вздохом отключила телефон. Она не хотела смотреть. Действительность начала постепенно возвращаться, вторгаться в фантазию. Имоджен охватило смятение. Внезапно возбуждение от романтического поступка Дэнни и эйфория от воссоединения с ним сменились тревогой, от которой она не могла отделаться. Сообщения в почте напомнили ей о принятых на себя обязательствах; обязательствах, от которых она вряд ли сможет отказаться, если хочет, чтобы к ней относились серьезно. Нельзя согласиться на работу, а через пять минут от нее отказаться, потому что «школьная влюбленность» переполняет тебя восторгом.