Лариса Кравченко - Земля за холмом

В Новосибирске цвели тополя.

По вокзальной площади летала белая пурга.

Асфальт на площади был мягкий и в жирных мазутных пятнах, с блеском разворачивались по площади красно-желтые автобусы, ослепительно пенилась в стаканах газированная вода.

И все это вместе приближало ее к маме, тополя особенно: у дедушки в саду тоже росли тополя, и Лёлька собирала их цвет куклам на подушки. (Нет больше дедушки. Не дождался, не дожил до отъезда — восемьдесят семь лет… И она никогда больше не увидит его!)

В черно-стеклянной справочной будке дежурная долго искала по справочнику: как добраться в Идринский совхоз (смешные родители — хотя бы район сообщили, где его искать — Идринский!)

— Абакан, — сказала дежурная, — пересадка в Ачинске.

Сережка побежал на вокзал в очередь за билетами.

Вагон был пустым и чисто вымытым. Солнце лежало на светлой полированной полке, и Лёльку постепенно охватывало ощущение счастья — огромного и чудесного. Она сидела на этой солнечной полке и смотрела в окошко, и колеса традиционно выстукивали, приближая ее к маме! А Сережка ушел в ресторан за пивом. Он не мешал ей радоваться и вместе с тем был достаточно близко — оградить от дорожных забот.

За Болотным пошли леса, веселые бугры и перелески. Ярко-зеленые травяные склоны. Доцветали вдоль полотна одуванчики, земля здесь — влажная, нормальная — засуха не дотянулась. Засуха осталась позади в Казанке, и думать о ней не хотелось. Может быть, пока они ездят, там пойдут дожди и все будет хорошо?

Саяны проезжали ночью. По Абаканской ветке еще ходили старые пассажирские вагоны, доверху набитые дорожным людом. Сережка захватил третью багажную полку, и растянулся на ней с комфортом, и звал Лёльку:

— Залазь сюда — поместимся.

Она не могла спать — от ожидания. Она сидела в полутемном вагоне, слушала сонные житейские разговоры, прилипала к черному стеклу, и тогда проступали из пустоты косматые вершины на светлеющем небе, похожие на Большой Хинган.

Утром они ходили по Абакану и выясняли координаты Идринского совхоза. Сережка нашел экспедицию, откуда вечером пойдет машина в Идру, и они полдня на солнцепеке просидели там на лавочке.

— Пойдем в столовую, — звал Сережка.

— Нет! — Так близко от цели она готова была не сойти с места, лишь бы не пропустить машину! Сережка сбегал один куда-то и принес ей пирожков с ливером и квасу.

Выехали на закате. Машина грузовая, облезшая и расхлябанная, сломалась, не доезжая Енисея, шофер оставил их в кузове с ящиками, а сам на встречной погнал в Абакан за деталью. И они «загорали» на шоссе часа два, а мимо шли с шумом машины к переправе.

К парому подъехали в сумерках. На реке засветились огни бакенов. Паром шел в последний рейс, и очередь из столпившихся грузовиков нервничала и ворчала — придется ночевать здесь, под скалистым берегом! Она торопила глазами медленно ползущий по зеленой воде паром, и руки вымазала в смоле на брусьях у причала, и рассердилась на Сережку, когда он внезапно поцеловал ее на виду всей очереди — от избытка хорошего настроения — сумасшедший Сережка!

— Жинка? — спрашивали шоферы.

Скоро вся очередь знала, куда они так торопятся, и сочувствовала.

На ночь застряли на втором пароме, на Тубе, хотя шофер гнал со страшной силой. Машина уткнулась носом в пустую воду и остановилась. Ночевали они в кузове под звездами. Сережка завернул ее в свой пиджак и прижал к себе покрепче — чтоб но замерзла. Она и правда не замерзла в ту ночь — щекой на Сережкином плече, хотя пиджак к утру покрылся чем-то вроде инея.

На рассвете на Тубе лежал молочный туман, и плоты шли из мокрых бревен. Паромщик проснулся и загремел цепью на том берегу. Лёлька умывалась водой из Тубы — парной и прозрачной и думала: сегодня она увидит их…

В полдень проскочили Идру — серый бревенчатый райцентр. Шофер выгрузил их на тракте у поворота на Луговую.

— Еще километров десять, — сказал шофер. — Там они — китайские семьи. Я сам завозил их третьего дня.

— Пошли пешком, — сказала она.

Сережка перекинул чемодан через плечо на веревочке, снял сандалии и шел босиком. Она тоже сняла тапочки. Дорожка сквозь лес — две колеи в траве. Трава кудрявая, как коврик, вся в крохотных цветочках, похожих на желтые звезды. Она шла быстро, прямо по этим микроскопическим звездам, а Сережка пыхтел сзади с чемоданом и ворчал:

— Ничего себе, разбежалась!

День кончался. Солнце уходило за горы, и склоны задвигались тенью. В лесу отстаивался зеленый сумрак, только в просвет над полянами еще падало солнце. Запах свежего леса и влажной земли, запах лета и юности — совсем как некогда в Маоэршани! Оказывается, всюду на земле одинаково пахнут лиственные леса — грибами, павшим листом и земляникой. А она думала — только в Маньчжурии, и тосковала в сухих степях!