Лариса Кравченко - Пейзаж с эвкалиптами

А рядом в траве бродило такое милое, такое приятное существо в бежево-дымчатой шкурке с длинной мордашкой, почти человечьими осмысленными глазами, щипало траву и собирало что-то с деревьев передними лапками-ручками. Из сумки на животе торчали с грязными копытцами ножки и такой же бежевый хвост детеныша. Кенгуру. Вот с кем стоит поздороваться, как с коренным жителем Австралии! И столько в них дружелюбности и вместе с тем независимости — надоест ему принимать ваши ласки, отойдет и ляжет на траву в сторонку. Всюду в парках, где ей случится бывать потом, увидит она этих хозяев пятого материка, они будут жить своей жизнью, воспитывать детей, ссориться и даже влюбляться, на людей не реагируя абсолютно, словно они здесь основные и главные, а люди — случайный элемент.

На дорогах, в лесных местах стоят указатели с черным силуэтиком кенгуру: осторожно — перебегают дорогу. Только дело не в том, чтобы сохранить уникального зверя, а наоборот — взрослый кенгуру, ростом выше человеческого, может так шарахнуться на машину, что повредит эту дорогостоящую частную собственность. Об этом и предупреждают машиновладельцев. Кстати, охота на них разрешена, и хотя уничтожено их за годы австралийской цивилизации несметно, говорят, что их еще довольно много и они портят посевы на фермах, словом, ведут себя как подлинные хозяева! Куда же им податься, если вся зеленая Австралия по горам и долам разделена изгородями частных владений?

…И снова мягкое покачивание сиденья машины, в которой она пристегнута ремнем, как в самолете. Летит с равномерным шорохом серое шоссе, и Австралия, солнечно-сияющая, зеленая и голубая, входит в ее глаза на большой скорости, заполняя до краев дуновением ветра в окне машины, теплом сухой нагретой земли и той спокойной ясностью горизонтов, свойственной началу осени, а на этом материке — в особенности.

Плавные изгибы полей в разноцветных полосах, упирающихся в клочки кудрявого, серо-зеленого от эвкалиптов, австралийского буша. Ровные ряды ананасовых посадок — острые темно-зеленые листья, торчащие как перья, в которых лежит на коротенькой ножке шершавый, тяжелый желто-румянящийся плод. Живые изгороди вдоль обочины, пышный неведомый кустарник, в котором, однако, кроется полоса колючей проволоки — частное владение! И, как признаки жизни на полях, отдельные домики ферм, неизменно беленькие, краснеющие черепицей крыш или отражающие солнце оцинкованным железом. В чистоте воздуха различимы возле них водосборные баки на высоких ногах и крохотная, как улитка, машина, ползущая вперевалку к нолю, и над всем этим — на ярко-аквамариновом небе, словно нарисованные, мазки белых облаков.

Струится над полями легкий зной, неподвижно стоят жесткие не по-нашему травы, и все это так не похоже на то, что она привыкла видеть прежде, и ни с чем не сравнимо в своей индивидуальности.

Вынырнула из-под земли и стала расти навстречу странная, каменная на ровной площадке, на гигантскую голову похожая гора, вся в трещинах, вмятинах и провалах, кое-где прикрывшая грифельного цвета скалу ползучей растительностью. Наталия говорит — старинная ритуальная гора аборигенов, и там внутри действительно — ходы и пещеры, и есть легенды, с ней связанные. Находятся желающие подниматься на нее, но, вообще, это очень трудно…

— Нравится тебе наша Австралия? — спрашивает дядя. Максим. Он сидит на заднем сиденье и объясняет ей в затылок то, что летит мимо. В своей широкополой шляпе с загнутыми полями, пестрой, в. пальмовых листьях сорочке, конечно в шортах, при высоких белых носках он похож (в нашем понимании) если не на пожилого ковбоя, то уж на владельца ранчо где-нибудь в Техасе определенно. Но если отбросить все это внешнее, дядя Максим — копия ее собственного отца. Одно лицо, одна манера говорить: «Ты моя красавица!»

Она сидит, откинувшись на пружинящую спинку сиденья, обнимающую ее теплой кожей, и от скользящего движения пейзажа, а главное от неожиданной атмосферы родственной доброты и любви, в которой живет она эту первую неделю в Австралии, состояние покоя и бездумности охватывает ее, как бывает в дни отпуска на Крымском побережье. Да, собственно говоря, она и есть в отпуске!

Знакомство с плантациями завершилось «Большим ананасом». Он поднялся издалека, оранжевый, как солнце, над густой зеленью увалов и при ближайшем рассмотрении оказался башней в форме ананаса, отштампованной, видимо, из цветной пластмассы, потому что изнутри он просвечивал на солнце и без того оранжевым от заката. Внутри вертелись кадры на телеэкранах — «из жизни ананасов»: как их сеют и убирают, и была выставка, как в хорошем ананасоведческом музее. А кому это не интересно, тот может взойти по винтовой лесенке наверх и с высоты ананасового роста поглазеть на рекламно-показательную плантацию.